— Как это?

— Металл, из которого надо ковать твой меч… еще не на земле.

Владимир отшатнулся:

— Ты что мелешь? А где, в море? На дне реки? В горах? На острове Буяне?

— Княже..

— Говори!

— Всяк знает, что до неба лет пятьсот лету. Знаешь?.. Вот-вот. Значит, и с неба летит примерно столько же. Мое ведовство показало, что сейчас к земле летят куски, из которых в самый раз выковать меч…

Владимир стиснул челюсти, перевел дыхание, охлаждая гнев. В глазах посветлело, хотя красная пелена ярости еще колыхалась перед глазами, постепенно светлея.

— Откуда знаешь?

— Ведовство… Ну ладно, волхвам ведомо, что такие глыбы сыплются на землю через каждые пятьсот лет. У нас сохранились записи. В прошлый раз падали куски чудесного железа, легкого и прочного, ни один меч не пробивал доспехи из такого металла. А сам меч сек все как капустные листья. И в позапрошлый раз…

— Думаешь, и сейчас упадут?

Волхв сказал осторожно:

— Что трижды стряслось, почему не получится в четвертый?.. Кто знает, что на небе творится. То ли колеса за что-то задевают, а там колеса агромадные, то ли какая богиня, проходя мимо, всякий раз… Это мы живем как комары, только мельтешим, а у богов сто наших лет — один день.. А то и час, как говорят волхвы древлян. Но разве там волхвы?.. Словом, камни должны начать падать завтра. Три дня будут сыпать! Мелкие с орех, крупные с яблоко. Но упадет, возможно, и глыба с конскую голову. Вот ее-то и надо ухватить раньше, чем найдется другой охочий до чужого добра.

— Какое же оно чужое? — усомнился Владимир. — Кто нашел, того и…

— С нашего неба падает! — возразил Белоян сварливо. — Из вирия! Когда-то из вирия упал шмат земли, самой богатой и плодородной, на ней и стоит теперь наша Новая Русь, понял?..

Претич подошел, слушал с умным видом, прогудел знающе:

— Хоть и волхв, а дурень. Да и какие мозги у медведя? Главное, не откуда падает, а куда. Пусть даже из чужого вирия какой разиня-бог уронит, но раз упало на наши земли…

Владимир отмахнулся:

— Тихо, юстинианы. Когда, говоришь, рухнет?

— Завтра к полудню. Но выехать надо с рассветом. А то и раньше.

На востоке от виднокрая вверх по куполу уверенно поднимался, словно сок по дереву, нежно розовый румянец. Перед ним отступала широкая светлая полоса, а под ее натиском только на западной половине неба еще царила ночь с затухающими звездами.

Кони бодро выбежали со двора, порывались пуститься вскачь, разогреться в холодном утре. Владимир велел ехать шагом: по тесным улицам Киева навстречу уже потянулись первые телеги с горшками, свежезабитыми тушами коров.

За князем ехали, покачиваясь в седлах, Претич с дружинниками. Пятеро молодых, крепких, все еще зевали, протирали глаза, больно внезапно воевода поднял и бросил в седла, а Претич раздраженно покрикивал:

— Вы витязи или где? Вы в походе или кто?.. Быстрее, не то замерзнете!

Чейман опять мучился, труден славянский язык, но надо осваивать: отец требует верной и преданной службы киевскому князю, ведь с кочевой жизнью печенегов уже покончено…

Владимир с ехидной усмешкой заметил, но смолчал, что воевода взял самых молодых. Из кожи вон полезут, только бы показать себя, да и покрикивать проще, не огрызаются.

Претич взял бы и больше народу, но Владимир не дал, но все же воевода был счастлив, все-таки солнце встретит не в постели, а как подобает мужчине: в чистом поле и с мечом в руке. Ехал надменный, но веселый, покрикивал на селян, что торопливо прижимали телеги к домам, давая дорогу, одному встреченному вознице велел наставительно:

— Дед, застегни ширинку!

— Когда в доме покойник, — смиренно ответил старик, — ворота не закрываются….

Претич с презрением отвернулся. Этот ныне старик ему в сыновья годится, а уже скукожился, спешит на покой. Настоящие мужчины в постели не умирают!

Сзади всех ехал на толстом, как вол, коне Белоян. Он явился к князю раньше всех, да не один: с ним робко переминался с ноги на ногу молодой парняга поперек себя шире, налитый звериной силой, лохматый, чем-то напоминающий одичалого медведя. Потом Владимир вспомнил рассказы о неком Медведко, которого баба родила после зимовки в берлоге. Медведь сгреб ее осенью, а весной баба явилась уже брюхатая. Ребенок родился волосатым, но потом волосы повыпадали, научился говорить, жить по-людски, но что-то зверячье в нем просматривалось… Белоян взял его в помощники, и парнишка привязался к нему как к родному отцу.

Сейчас Медведко сидел позади всех на смирной толстой коняге, а Белоян поторапливал князя и дружинников, он так часто запрокидывал голову к небу, что не заметил, как конь повернул назад, решив досмотреть сны в теплом стойле. Трава блестела, вся в крупных каплях росы, видно было, как из-за кустов с испугом и любопытством смотрят мавки, мелькнула волосатая спина, но дружинники ехали с гомоном, свистом, а потом заревели могучими голосами походную песнь, и нечисть попряталась, устрашенная блеском