чтобы не заставить княжеских гридней побегать с камнями на плечах по двору, а самые здоровые берут на плечи своих коней и тоже бегают по кругу как жеребцы при виде кнута.

Вздохнув, Владимир медленно, как старик, нащупал подошвой сапога перекладину лестницы.. Он сам чувствовал, что спускается только его тело, а душа уже проникла в покои принцессы Анны, ухватила ее в объятия…

А внизу воевода, страшно выпучив глаза, орал на Чеймана. Сын печенежского хана для старого воеводы был просто сукиным сыном, которому от младшего дружинника до старшего, как до Царьграда на карачках:

— Усы отращивать мало, надо еще и работу делать!.. Ты должен доказать, что ты не коза на веревке, а ратник!.. И не простой, а тот, который и в строю дерется, плечо в плечо с другими… Как зовется такой ратник?

— Сратник, — промямлил Чейман несчастным голосом.

— Правильно, соратник! — одобрил Претич. — Когда втемяшишь в голову, что бои в городе — это не в степи, и тут надо не рвы строить, а завалы копать?..

Чейман робко проблеял:

— Как это… завалы копать?

Претич рявкнул:

— Молчать, когда я тебя спрашиваю! Ты воин или где? В бою или что? Дружинник должен блистать не умом, а доспехами. Вот погляди, как у меня все сверкает!.. А вон у князя так и вовсе сияет так, что глаза на лоб лезут…

Владимир скривился еще больше, воевода если похвалит, то будто помоями обольет:

— Ей, Претич!.. Не мори мальцов. Вроде бы большой войны не намечается, а ты с них по три шкуры спускаешь!

Претич огрызнулся сердито:

— А Дикое Поле? Когда разбили Хазарию, пусть даже вкупе с печенегами, сразу бы забрать все земли себе! А так расчетвертовали на три равные половины!.. Вот и копошится там всякое…

Пока Чейман в муках пытался понять, как это, странные слова знатных русов, воевода буркнул что-то вроде: живут тут как свиньи в берлогах, махнул рукой и удалился на задний двор, где заставлял бегать с мешками камней на спине. И хотя бедный Чейман раньше думал, что свиньи вроде бы в берлогах тоже не живут, даже в этих берложьих краях, как и непонятно как расчетвертовать на три части… тем более, на три половины, но это ему нельзя, а князьям, наверное, удается. Это и зовется ромейским словом «политика», что начинает приживаться и при киевском дворе.

За спиной Владимира страшно заржали кони. Он ощутил холодок тревоги, но чутье и запах подсказали, что это приближается не страшный див, а всего лишь верховный волхв. Голос за спиной прогудел густо, будто шел из-под корней старого дуба:

— Чего шерсть дыбом встала?.. Хорошая новость!

Белоян подошел широкий, переваливающийся на коротких ногах, пасть оскалил так, что шарахались даже на другом конце двора.

— Брешешь, — сказал Владимир недоверчиво.

— Волхвы никогда не врут, — наставительно изрек Белоян. — Они могут утаивать правду, недоговаривать, переиначивать… но разве это ложь?

— Давай твою новость, — потребовал Владимир. — Посмотрим, стоит ли она…

Белоян сказал медленно, словно уже раздумывая, не повернуть ли обратно:

— Да так, пустячок… Я нашел из чего выковать тебе меч.

Владимир подпрыгнул:

— Ты… Давай неси!

— Ага, неси! Мне только поднимать такие глыбы…

Владимир опомнился:

— Тьфу, прости. Ты ж только меду унесешь хоть сарай, хоть всю пасеку… Давай, веди. Я сам отнесу в кузню, ничьим лапам не доверю.

Волхв осторожно посмотрел на князя:

— Да? Но тогда вели седлать коней…

Владимир ощутил, что если еще не душа, то сердце уже здесь, колотится о ребра, как ошалелое. Мужчине сказать, что у него будет меч, каких нет на земле… или таких можно пересчитать по пальцам — это вдохнуть вторую душу.

— Тверка!.. — закричал он отроку. — Быстро седлай двух коней из моей конюшни. Две седельные сумы побольше.

Он отпрянул, когда волхв сказал изменившимся голосом:

— Княже… это не у меня во дворе. Ежели ты думаешь так. Это далеко…

— Где?

— Пока не знаю.

Владимир вытаращил глаза, потом грозно нахмурился: