Дорожка вдоль реки петляла, следуя изгибам самой реки. У самой воды торчат старые ветлы, изредка глинистый берег переходит в песчаный, тогда глазам больно от сверкающего золотого песка. Затем снова деревья на краю реки, опущенные в стоячую воду ветви, запах гниющей воды…

Показались домики, однако кони не обрадовались, не прибавили шаг. Олег увидел, что это селение явно когда-то знавало лучшие дни. Почти от самой околицы дорога замощена бревнами, но дожди и весенние лужи намыли на одних землю, а под другими, напротив, подрыли ямы, и когда его конь ступал по этим бревнам, одни поднимались торчком, норовя достать самого всадника, другие отзывались глухим шорохом, после чего рассыпались коричневой трухой.

Тревожное предчувствие сжало сердце. Деревня еще живет, но люди выглядывают из окон изможденные, на улицах не слышно веселого детского гвалта, бревна в избах вот-вот рассыплются, покрыты зеленым мхом, сами избы вросли в землю. Он почти видел, как они погружаются с каждым годом, как в болото, уже окна на уровне земли…

Ни одной целой крыши, словно их не то снес ураган, не то сорвал пролетающий дракон. Одни голые ребра стропил, кое-где остался, зацепившись, пук грязной соломы. Сами окна без ставен, половина заткнута тряпками, грязными подушками, серый голодный бурьян заглядывает в хату, присматривается, готовится перебраться и туда, раз уж огороды все захватил, подмял, примучил, притоптал для себя и своего семени.

А потом показался даже город, который Олег признал городом только по обвалившейся стене. Ворота, правда, уцелели, но вросли в землю на четверть, и дорога повела в сам город рядом с воротами через широкий пролом. Кое-где торчат обломки стены, видны следы, откуда горожане берут камень на свинарники.

Дома – те же сельские, из бревен, покрыты соломой, с завалинками. Олегу почудилось, что он замечает, как весь город постепенно погружается в землю, словно на болоте.

Даже люди, что попадались, все как в воду опущенные: хмурые, молчаливые, в заботах, согбенные. На въехавших в город посмотрели искоса, без интереса, тут же забыли, что рассердило Турча.

– Мрущий народ, – заявил он. – Я уже встречал такие. И болезней нет, и никто не уводит в неволю, а что-то людей гнетет. Кто поживее – уходит куда глаза глядят, а остальные мрут, не оставляя потомства.

Олег сказал хладнокровно:

– Авось не вымрут за ночь. А потом пусть хоть весь город провалится.

Турч удивился:

– Чего вдруг?

– А городов много, – ответил Олег равнодушно. – И здоровых людей много…

Турч покрутил головой, смолчал. Волхв прав, видать, тоже поскитался по свету. Но все равно этот народец жаль. Всякий жаль. Даже чужой. Да и пока в тебя не плюнули и камнем не кинули – все свои, не чужие.

Он ехал задумавшись, как будто совершенно забыл, что сидит на коне, слившись с ним воедино, слегка откинулся корпусом, редкое солнце освещает морщинистый лоб и крупный горбатый нос. Металлические бляхи на латах блестят, как и на широком поясе. Глаза смотрят вызывающе, но в глубине Олег видел суровую доброту. Этот воин любит мир, людей и готов за них драться.

Олег посматривал на него искоса, череп разогрелся не столько от редко проглядывающего в дыры туч солнца, сколько от горячечных мыслей. Когда человека тянет есть, пить, а потом и к женщинам, что здесь дивного – так же поступают все звери, птицы, мухи и комары.

Но вот этот уже немолодой и суровый человек, что заставило его поехать с ними? Ведь понимает же, что нет у Скифа ни сил, ни возможностей вернуть… даже не вернуть, это никогда ему не принадлежало, а именно захватить престол в землях Миш! Скорее всего, этот горячий юноша скоро сложит голову. Или чуть позже, но – сложит. Так почему же?

– Благородство, – прошептали его губы. – Это зовется в мире благородством. У зверей его нет, а у человека – есть. Благородство – это готовность действовать наперекор собственным интересам!.. Так? Но даже не у всех людей оно есть, ибо есть люди, что от зверей и мух неотличимы по своей сути. Их называют простыми людьми. И ценности у них простые. Общие для всех людей. И для благородных, кстати, тоже… Но у благородных есть и еще ценности, которых у простых людей нет. А эти ценности неизмеримо выше…

Он вздрогнул, в возвышенные и четкие мысли, что с каждым мгновением становились все отстраненнее, ворвался густой голос:

– Эй, волхв! Не заснул ли?

Он обнаружил себя посреди просторного двора. Скиф и Турч уже соскочили с коней, хмурый мужик взял под уздцы и повел в раскрытые ворота конюшни. Вернее, ворот не было, только широкий темный провал.

Впереди резное крыльцо, запахи кваса, пива, кислого вина, жареного мяса и разварной каши… ах да, они уже въехали на постоялый двор, а там уже корчма.

Мясо подали холодное, пиво – теплое, а кашу – подгорелую. Но ели, не замечали. Правда, когда перед ними поставили пиво, Турч скривился, громогласно потребовал лучшего вина, иначе он все здесь перевернет и порушит.

На них посматривали искоса, народ в этой корчме тихий, голоса жужжат, как замирающие мухи. Даже ложки стучат приглушенно, будто шлепают по мокрой глине. Только один, прокаленный солнцем, в живописных лохмотьях, ел шумно, с удовольствием, запивал прямо из кувшина, Олег перехватил его любопытствующий взор.

Через некоторое время послышались шаги, дружелюбный голос произнес:

– Кто вы, трое героев?

– Трое дурней, – ответил Турч грубо, – которым дурная голова покоя не дает.

– Ха-ха, – ответил незнакомец. – А я – странствующий мудрец. Можно к вам за стол?

Скиф и Турч воззрились на этого странствующего умника, как на переодетого разбойника. Мудрец в самом деле выглядел как стареющий разбойник, что никак не может расстаться со своим прибыльным делом.

Турч подумал-подумал, брякнул:

– Садись. Но если ты мудрец, то чего в таких тряпках? Умный мог бы жить во дворце.

Мудрец неспешно сел напротив, ответил насмешливо:

– Беден не тот, у кого мало, а кому надо много.

– Я вижу, – вставил Скиф, явно стараясь поддержать Турча, – тебе надо очень мало.

– То, что мы видим, – сказал мудрец многозначительно, – зависит от того, куда мы смотрим.

Турч оторвался от созерцания широкого зада служанки, пожал плечами:

– Куда бы я ни смотрел, я вижу все. А по дорогам кто только не шатается! Ты куда направляешься?

– В Гелон, конечно, – ответил мудрец.

– Почему «конечно»?

– У Гелона богатая и процветающая страна, – объяснил мудрец. – А там, где воюют, не до мудрости. Там бы выжить! Зато в богатых странах могут позволить себе учиться, умнеть.

Турч заметил:

– Богатые страны – лакомая добыча для бедных.

– Увы, это верно, – заметил мудрец. – Но что делать? Одни гибнут, другие возвышаются. Так заведено издавна. Так было, так будет…

Олег со стуком опустил кружку.

– Так не будет, – вырвалось у него. – Так не будет!

Мудрец посмотрел с удивлением.

– Ого! Не ты ли остановишь?

– Может быть, – ответил Олег. – Может быть. Но если не я, то все же найдутся, которые эту дурь когда-то да остановят.

Мудрец оглядел его с насмешливым любопытством. Олег с вызовом выдержал взгляд, глаз не отвел. Мудрец всматривался, всматривался, на лицо набежала легкая тень печали.

– Эх, парень, – произнес он с насмешливым недоумением.