Я пробормотал:

– Сам Кодекс не готов… А зачем такая секретность? Проще по Интернету. Сейчас нет таких, кто не подключен…

Он вкусно расхохотался.

– Ты гений, но не понимаешь секреты техники распространения. Пущен слушок, что Тезисы настолько опасны для Юсы, что за твою голову объявлена награда в миллиард долларов. А эти Тезисы надлежит изымать и уничтожать! Вместе с теми, кто успел прочесть… Представляешь, как читать будут?

– Ого, – сказал я невольно. По телу прокатилась холодная волна. – Что-то страшновато…

– Ничо, – ободрил он кровожадно. – Иисуса вообще распяли!

– Ну, спасибо, – пробормотал я. – Но я вообще-то человек, уже вкусивший удобств и всяких излишеств. Мне даже палец прищемить в ужас, гм… а ты – распять!

– Не трусь, – ободрил он снова. – На самом деле эти Тезисы одинаково смертельны как для Юсы, так и для России. И вообще для всего Старого Мира, пошел он к такой матери… мы – люди Новой Эры!.. Кстати, там у тебя есть про алкоголь, но ни слова о наркотиках…

Я пожал плечами:

– А что наркотики? Человек, который потребляет наркотики, добровольно отказывается от высшего дара – разума. Этим он оскорбляет природу и, следовательно, подлежит изъятию… из круговорота в природе.

Он посмотрел пристально, кивнул:

– Да, у пророка должна быть другая нервная система. Ты вот даже не дрогнул, когда такое… вслух. Это же не одного человека, а сотни тысяч! Даже миллионы. Я бы, честно, юлил бы, искал оправдания или веские обоснования. Или, скажем, распространителей – в расход, а потребителей…

– Тоже в расход, – сказал я жестко. – Никто не заставляет колоться. Вид гомо сапиенс нуждается в серьезной чистке!

Вечером я заглянул на веранду; за празднично белым столом, таким торжественным и нарядным, сидели только Бабурин и Майданов. Майданов радостно вскричал:

– Бравлин, что же вы пропадаете!.. Нам без вас невесело!

– Щас на уши встану, – пообещал я. – И погремушкой погремлю.

– Это не обязательно, – сказал Майданов конфузливо, а Бабурин уже изготовился смотреть, как я буду стоять на ушах и откуда вытащу погремушку. – Приходите пороскошничать в человеческом общении!

– Приду, – пообещал я. – Это я так, на разведку. Схожу только закрою все проги и выключу комп. А то он начал без меня подключаться к Интернету и скачивает массу всякой дряни вместе с апгрейдами.

– Пороть его надо, – сказал Бабурин.

– Я его поставлю в угол, – сказал я.

– Монитором!

В самом деле, какие-то хакеры снова нашли дырку в операционке, и хотя я кредиткой в Интернете не пользуюсь, но за мой счет кто-то время от времени перетаскивает солидные массивы информации.

Когда я, разделавшись, наконец, со всеми прогами и поудаляв подозрительные файлы, вышел на веранду, там уже прибавился Шершень. Все пили чай, шумно разговаривали, но едва я показался в дверях, умолкли и уставились очень заинтересованно. Анна Павловна захлопотала, вот чаек, вот варенье, а вот эти сухарики купил Андрей Палиевич, удивительно вкусные, сама бы все их… да нельзя, полнею…

Я с удовольствием отхлебнул, прислушался к теплу, что пошло по гортани, взвеселяя по дороге все нервные центры. Все-таки трудно будет наступать на горло такой песне. Уж и не знаю, какой должен быть стимул, чтобы поприжать вкусовые рецепторы, не давать им воли. Над собой, надо мной, что есть душа и ничего более. В смысле, ничего более важного.

В дверном проеме показалась фигура Лютового. Его брови приподнялись, когда увидел меня с раскрасневшейся рожей и с чашкой чая. Не говоря ни слова, вскинул длани, приветствуя всех разом, прошел на веранду и опустился на свободное место. Анна Павловна поставила перед ним чашку. Лютовой сказал Бабурину доброжелательным тоном:

– Ты чего такой смурной?.. Ты существуешь, существуешь!

Бабурин встрепенулся.

– Ты о чем?

– Да больно вид у тебя… опущенный. Ты тоже существуешь, Бабурин!.. А не только твой прадед… и твои будущие правнуки!

– Да? – огрызнулся Бабурин. – Спасибо, что утешил!.. А то уж я в самом деле думал, что я – только пунктир между теми пунктами А и Б.

Говорил он задиристо, зло, но я посмотрел в его лицо, холодок коснулся моего лба. А ведь Бабурин в самом деле теперь ощущает себя пунктиром. Ставят же пунктир между первым героем, что с мечом в руке вторгся, основал, удержал, создал, расширил – и каким-нибудь современным героем, как, к примеру, Александр Македонский гордился тем, что ведет свой род от Геракла, а всех остальных, что между ним и Гераклом, помечал пунктиром? Да и мы все помечаем их пунктиром, простых переносчиков жизни от Геракла до Македонского…

Майданов посмотрел на меня благожелательно.

– Как жисть? – поинтересовался теплым бархатным голосом и тут же, не дожидаясь дежурного ответа на дежурный вопрос, сказал с заинтересованностью: – Прошел слух, что вы свою экстравагантную идею выставили в Интернет.