Он побарабанил пальцами по столу, даже наклонился вперед, всматриваясь в мое лицо.
- Зачем вам нелепая игра? Не сходятся у вас, гражданин, концы с концами!
Я ощутил смутную тревогу. Начальник милиции серьезно нахмурился.
- Ничего не понимаю, - я тряс головой.
- Вы шутник, - сказал капитан ровным голосом, - Я родился в 1985 году. Сейчас мне, как и вам, 50 лет. Какой сейчас год? Естественно, 1935-й.
Комната пошатнулась у меня перед глазами.
- Как же так? - я вскочил с табурета. - Не может же время идти вспять?
Начальник милиции опустил глаза, сзади кто-то резко ударил меня по плечу, я сел на табурет.
- Да время идет вспять! Не знаю, что заставило вас вести нелепую игру, но чтобы покончить с нею, я напомню вам: спасение всего человечества в том, что время идет вспять! Так идет оно по постановлению Комиссии, под которым поставили подписи все государства. Мы не знаем прошлого, мы знаем только будущее. Я родился в 1985-м, и тогда уже было страшное время! Человечество каждый миг могло погибнуть. Не только от перенасыщения атомным оружием, но всего-всего...
- Но где же вы живете? - прошептал я, еще не веря тому, что он говорит. - Я пережил трагедию мировой войны! Неужели вы о ней не слыхали?
- Нет...
- Как же вы... Как живете?
Глаза начальника милиции были усталые, почти страдальческие:
- Мы смотрим в будущее, у нас есть уверенность в завтрашнем дне, ибо сейчас 17 мая 1935 года. Завтра будет 16-е, а послезавтра - 15-е. Все мы читаем уже собранные комплекты газет и журналов, знаем, когда убирать эти телефоны, когда отказываться от трамваев и перейти на конку. Изменения происходят медленно и безболезненно. Мой внук вообще не будет знать о кино и телефонах. Его не опечалит потеря того, о чем он не знает. Зато мы наслаждаемся беспрецедентной уверенностью в завтрашнем дне! К тому же, заранее видим допущенные ошибки. Второй раз уже не повторяем.
- И как же? - спросил я еле слышно, - мне бы хотелось...
Он строго взглянул на меня. Вспомнил, что я какой-то анахроник. Оказывается, встречаются эгоистичные одиночки, отказывающиеся пятиться в прошлое.
- Это решать не нам, - ответил он сухо. - Был черновик пути. Удачный или неудачный - решать опять же не нам.
Я молчал, не в силах сразу понять и разобраться в обрушившейся на меня лавине. Начальник милиции поднялся, аккуратно заправил гимнастерку за ремень. Я тоже поднялся, и тотчас же в кабинет вошел рослый и здоровенный милиционер с нашивками сержанта.
- Ваш адрес? - спросил начальник милиции отрывисто, словно выстрелил.
- Адрес? - переспросил я тупо. - Ах, вас интересует машина, но она осталась в здании, которое было... будет... черт!.. где-то там, через дворы...
- Вавилов, - обратился начальник милиции отрывисто к сержанту, пойдешь с нами.
Вавилов кивнул. Глаза его держали меня, упреждали каждое движение. Втроем мы вышли на улицу. Со стороны поглядеть - идут трое знакомых: Вавилов умело оттирал меня от подъездов и проходных дворов, куда я мог шмыгнуть в отчаянной попытке избегнуть заслуженного возмездия.
Вот знакомый цех! Вошли в зал. Капитан милиции удивленно присвистнул. Машина была на месте и светилась экраном.
Капитан негромко выругался:
- Что за хлам? Немедленно разломать! Чтоб духу не было! Безобразие!
Сержант Вавилов огляделся по сторонам в поисках кувалды или чего-нибудь потяжелее. В то же время он по-прежнему стерег каждое мое движение... Однако, я не родился доктором наук. 'Неужели?' - мелькнуло в голове. А сержант Вавилов успел взять кувалду, чтобы бить по машине.
Я кинулся к машине, сел в кресло и нажал 'Ход'. Я слышал крики и выстрел из пистолета...
Тяжело дыша, я почти лежал на сидении. Сердце колотилось. Все-таки пятьдесят лет, я уже не тот, каким был в двадцать.
Бдительный Вавилов успел съездить меня по черепу, не попал из пистолета, но сидя в тихом зале у дисплея машины я думал: это действительно единственный отчаянный шанс спасти цивилизацию. Организованно отступить в прошлое, миновать тупик, в которой забежали сдуру и впопыхах, затем уверенно двигаться вперед, избегая ловушек и конфликтов!
Я всмотрелся в табло. Я очутился в кромешной темноте, если не считать светящихся цифр на табло. Вокруг меня все те же стены.
Я сидел неподвижно, не убирая руки с пульта управления. Вокруг непривычная тишина. Необычная, потому что повседневная тишина, к которой привыкаешь с детства, состоит из множества не воспринимающихся сознанием шумов большого города: шорох шин за окнами, работающий телевизор за стеной у соседа, гудение холодильника...
Тишина настолько мертвая, что я едва снова не нажал 'Ход'. Но я боялся капитана милиции. Далеко- далеко послышался крик. После двух-трех минут напряженного вслушивания я уже не был уверен, что услышал именно крик.
Из коридора проникал слабый свет, и я осторожно начал продвигаться туда, стараясь ничего не задеть по дороге.
В коридоре через равные промежутки на стенах висели лампадки. Перед иконами. В воздухе пахло горелым маслом, дышалось тяжело. Если человечество все еще продолжает пятиться, то сейчас не 2278-й, как показывает табло, а 1722-й год. Последние годы царствования Петра Великого. Первый год после окончания войны со шведами.
Впереди послышались тяжелые шаги. Я стоял, как завороженный, хотя инстинкт требовал круто развернуться и бежать к машине.
Из-за поворота вышли двое крепких солдат в опереточных мундирах. Шагая в ногу, они держали на плечах неестественно длинные кремниевые ружья. Из-под треугольных шляп выглядывали рыжие волосы, зеленые кафтаны были перехвачены белыми поясами, а на рукавах огромные снежно-белые обшлага.
Я попятился. В голове сумятица, часть мозга продолжала деятельно работать, воспринимая картины преображенцев, гренадеров, семеновцев, и я уже знал, что караул несут фузилеры лейб-гвардии Преображенского полка.
У ближайшего ко мне фузилера глаза оказались кошачьими. Он повернул голову в мою сторону, крикнул:
- Эй, кто там в темноте прячется?
Я поспешно отступил к стене, где тень погуще. Второй преображенец насторожился, снял с плеча ружье. Первый быстрым шагом пошел в мою сторону. Правую руку он опустил на эфес шпаги.
У меня под ногами звякнула какая-то железка, я едва не упал. Фузилер увидел меня, крикнул товарищу:
- Васятко! Поспешай, не инакше - свенский лазутчик!
- Держи!!! - закричал второй, бросаясь со всех ног товарищу на помощь.
Я ринулся обратно. Сзади тяжело грохотали по каменным плитам сапоги, неудобные мундиры стесняли часовым погоню. Зал был совсем близко. Я, серьезно напуганный, мчался так, что дыхание остановилось, а в горле стало сухо.
Оба стража догнали меня уже возле самой машины. Я уловил движение, резко затормозил, подался вбок, одновременно ударив локтем. Бравый фузилер с грохотом врезался в блестящую раму машины.
Я протащил на себе второго часового, ощутил тяжелый запах жареного лука и копченой рыбы, из последних сил лягнул, стараясь попасть в уязвимое место.
Вопль, ругань, но руки на моей шее разжались. Я влез в кресло машины, трясущимися пальцами попал в нужную клавишу. Сиденье тряхнуло. Мигание слилось в серый полумрак, куда меня еще занесет?
Противники реформ Петра добились возможности переиграть? Ведь Петр Великий столицу построили на костях, истощив Россию, уничтожив в войнах треть населения. А я тут при чем? Но ведь еще отец Петра пригласил иноземцев, выделил им целый район: Немецкую слободу, куда бегал юный Петр, но Алексей Михайлович использовал их как наемных специалистов, которые обучали русскую армию новому строю.
