Плывет одиноко над сонным селом.

Бог знает откуда с каким-то товаром

Обоз по дороге пробитой идет:

То взъедет он тихо на длинную гору,

То в темной лощине из глаз пропадет.

И вот на дороге он вновь показался

И на гору стал подыматься шажком;

Вот слышно, как снег заскрипел под санями

И кони заржали под самым селом.

В овчинных тулупах, в коломенских шапках,

С обозом, и с правой и с левой руки,

В лаптях и онучах, в больших рукавицах,

Кряхтя, пожимаясь, идут мужики.

Избились их лапти от дальней дороги,

Их жесткие лица мороз заклеймил,

Высокие шапки, усы их, и брови,

И бороды иней пушистый покрыл.

Подходят они ко дворам постоялым;

Навстречу к ним дворник спешит из ворот

И шапку снимает, приветствуя словом:

'Откудова, братцы, господь вас несет?'

- 'Да едем вот с рыбой в Москву из Ростова1,

Передний извозчик ему отвечал,

А что на дворе-то, не тесно ль нам будет?

Теперь ты, я чаю, нас вовсе не ждал'.

- 'Для доброго гостя найдется местечко,

Приветливо дворник плечистый сказал

И, рыжую бороду тихо погладив,

Слегка ухмыляясь, опять продолжал:

Ведь я не таков, как сосед-прощелыга,

Готовый за грош свою душу продать;

Я знаю, как надо с людьми обходиться,

Кого как приветить и чем угощать.

Рвес мой - овинный, изба - та же баня,

Не как у соседа, - зубов не сберешь;

И есть где прилечь, посидеть, обсушиться,

А квас, то есть брага, и нехотя пьешь.

Въезжайте-ка, братцы; нам стыдно считаться'

Уж я по-приятельски вас угощу,

И встречу, как водится, с хлебом и солью,

И с хлебом и солью с двора отпущу'.

Послушались дворника добрые люди:

На двор поместились, коней отпрягли,

К саням привязали, и корму им дали,

И в теплую избу чрез сени вошли.

Сняв шапки, святым образам помолились,

Обчистили иней пушистый с волос,

Разделись, тулупы на нары поклали

И речь завели про суровый мороз.

Погрелись близ печки, и руки помыли,

И, грудь осенивши широким крестом,

Хозяйке хлеб-соль подавать приказали,

И ужинать сели за длинным столом.

И вот, в сарафане, покрытая кичкой,

К гостям молодая хозяйка вошла,

Сказала: 'Здорово, родные, здорово!'

И каждому порознь поклон отдала;

По крашеной ложке им всем разложила,

И соли в солонке и хлеб подала,

И в чашке глубокой с надтреснутым краем

Из кухни горячие щи принесла.

И блюдо за блюдом пошла перемена...

Извозчики молча и дружно едят,

И пот начинает с них градом катиться,

Глаза оживились, и лица горят.

'Послушай, хозяюшка! - молвил извозчик,

С трудом проглотивши свинины кусок.

Нельзя ли найти нам кваску-то получше,

Ведь этот слепому глаза продерет'.

- 'И, что ты, родимый! квасок-ат что брага,

Его и купцам доводилося пить'.

- 'Спасибо, хозяйка! - сказал ей извозчик,

Не скоро нам брагу твою позабыть'.

- 'Ну, полноте спорить, вишь, с бабой связался!

Промолвил другой, обтирая усы.

Аль к теще приехал с женою на праздник?

Что есть, то и ладно, а нет - не проси'.

- 'Вестимо, Данилыч, - сказал ему третий.

За хлебом и солью шуметь не рука;

Ведь мы не бояре: что есть, тем и сыты...

А ну-ка, хозяюшка, дай-ка гуська!'

- 'Эх, братцы! - рукою расправивши кудри,

Товарищам молвил детина один.

Раз ездил я летом в Макарьев на тройке,

Нанял меня, знаешь, купеческий сын.

Ну что за раздолье мне было в дороге!

Признаться, уж попил тогда я винца!

Как свистнешь, бывало, и тронешь лошадок,

Захочешь потешить порой молодца,

И птицей несется залетная тройка,

Лишь пыль подымается черным столбом,

Звенит колокольчик, и версты мелькают,

На небе ни тучки, и поле кругом.

В лицо ветерок подувает навстречу,

И на сердце любо, и пышет лицо...

Приехал в деревню: готова закуска,

И дворника дочка подносит винцо.

А вечером, знаешь, мой купчик удалый,

Как этак порядком уже подгульнет,

На улицу выйдет, вся грудь нараспашку,

Вокруг себя парней толпу соберет,

Оделит деньгами и весело крикнет:

'А ну-ка, валяй: 'Не белы-то снеги!..'

И парни затянут, и сам он зальется,

И тут уж его кошелек береги.

Бывало, шепнешь ему: 'Яков Петрович!

Припрячь кошелек-то, - ведь спросит отец'.

- 'Молчи, брат! за словом в карман не полезу!

В товаре убыток - и делу конец'.

Так, сидя на лавках за хлебом и солью,

Смеясь, мужички продолжают рассказ,

И, стоя близ печки, качаясь в дремоте,

Их слушает дворник, прищуривши глаз,

И думает сам он с собою спросонок:

'Однако, от этих барыш мне придет!

Овса-то, вот видишь, по мерочке взяли,

А есть - так один за троих уберет.

Куда ж это, господи, всё уложилось!

Баранина, щи, поросенок и гусь,

Лапша, и свинина, и мед на заедки...

Ну, я же по-своему с ними сочтусь'.

Вот кончился ужин. Извозчики встали...

Хозяйка мочалкою вытерла стол,

А дворник внес в избу охапку соломы,

Взглянул исподлобья и молча ушел.

Проведав лошадок, сводив их к колодцу,

Извозчики снова все в избу вошли,

Постлали постель, помолилися богу,

Разделись, разулись и спать залегли.

И всё замолчало... Лишь в кухне хозяйка,

Поставив посуду на полку рядком,