большею охотою я продал бы ему 'Кулака' в вечную собственность рублей за 700; если можно, - более. Большая сумма могла бы быть употреблена мною на что-либо полезное, и, таким образом, я, может быть, обеспечил бы мое существование, зависимость которого от беспокойного ст[арика] 2 куда как иногда тяжела! Но мелкие свои стихотворения я не намерен перепечатывать ни под каким видом. Довольно уже того, что они имели несчастие быть когда-то напечатанными отдельной книжкой 3. Во всяком случае, если найдете досуг, продайте моего 'Кулака', приняв на себя этот труд из любви ко мне. В условиях продажи я совершенно полагаюсь на Вас, потому что не смыслю ничего в этом деле. Но, главное, деньги разом, по частям получать не расчет и ТаЙННО.

Наконец Ваша посуда и мебель распроданы. Счет прилагается при этом письме. При всем моем желании соблюсти Ваши выгоды, - я плохо успел. Более всего мне жаль этажерки и комода, так они пошли дешево! Взял бы за себя, да поместить некуда. Мне кажется, я глупо сделал, не поспешив продать всех Ваших вещей при Вас самих: в общей массе они продавались как-то лучше, поштучно - чересчур медленно и невыгодно. Каждый покупатель рассматривал каждую дырочку и трещинку. Невесела подобная продажа при переселении из одного места в другое. У меня тарантас А. П. Норд-штейна стоит со времени его отъезда из Воронежа. Но Нордштейн говорил мне, что за него давали ему 75 руб. сер., да было жаль отдать - дешево. Спустя год я продал было его за 50 руб. - привезли назад; потом за ,0 руб., - привезли назад; в последнее время просило одного покупателя, найденного мне В. И. Плотниковым, 25 руб., - не дают. Вот Вам и продажа! В счете я сделал примечания. Извините, что я не мог умнее и расчетливее распорядиться сбытом Вашего добра, и за что стоит побранить, - побраните меня: Ваше молчание будет для меня больнее; мы привыкли к взаимной откровенности.

Весь ваш

И. Никитин.

No. Поклон моему Ивану Алексеевичу, (семейство его здорово и желает здоровья ему), и М. Б. Тулинову, и М. М. Панову. Всех помню!

29. Н. И. ВТОРОВУ

Воронеж. 20 октября 1858.

Надеюсь, милый Николай Иванович, Вы не рассердитесь на меня за мою болтовню: я пишу к Вам чуть не с каждою почтою. Что делать! - и нужно и хочется перекинуться словцом.

Автор известного Вам 'Кулака' еще раз всепокорнейше просит Вас принять на себя труд условиться с книгопродавцем Исаковым в продаже этого горемыки-кулака. Уж, видно, его такая доля - при жизни и по смерти странствовать по белому свету ради насущного куска или себе, или породившему его на свет. М. Ф. Де-Пуле бранит меня за дешевую продажу книжки в вечное владение (я говорил ему, что взял бы охото 700 руб серебр.), но ведь, как я и прежде Вам писал, Вызнаете лучше меня, что и как нужно сделать. О скорейшей продаже я хлопочу вот почему. В Воронеже, по соседству со мною, будет продаваться в непродолжительном времени с аукционного торга каменный дом, который приносит порядочный доход. Вы знаете, к торговле я не способен, а подобная недвижимая собственность доставила бы мне средства жить безбедно и, что всего дороже, независимо. Денег, имеющихся у меня под рукою, к несчастью, не хватит на покупку дома, о котором я теперь мечтаю день и ночь, и потому-то, мой добрый Николай Иванович, я утруждаю Вас своею просьбой: продайте 'Кулака'; ну, не захотят купить, - дело другое, так Вы мне и напишите, и я оставлю бесплодные предположения о достаточной, независимой жизни и проч. Стало не судьба, как выражаются при неудачах наши мужички.

Виноват, и 1000 раз виноват! 'Кулака' с надписью к Вам пришлю. Всему виною моя глупейшая рассеянность! Простите!.. - вперед не буду!

Шиллера и Гейне я получил. Черт возьми, как хорошо издание последнего! Ну-с, это, я Вам доложу, капиталъ-ное-с приобретение. Гуляй, Савелич!В. А. Кокорева я уже благодарил и за присланные мне Вами деньги и за недавно полученные мною по почте книги. Передайте, пожалуйста, приложенное при сем письмо И. А. Придорогину; он, конечно, у Вас бывает. Адреса его я не знаю, да и к чему писать особо? Свои люди - сочтемся.

Весь Ваш

И. Никитин.

30. И. А. ПРИДОРОГИНУ

Спасибо, мой друг, за весточку с чужой дальней сторонушки! Желаю Вам всякого блага и жду с нетерпением минуты, когда Вас обниму и расцелую. Здесь все обстоит благополучно; нового ничего. Жаль, что Вы не успеете быть на известной Вам свадьбе: она совершится на днях. Курбатов приедет и будет шафером... Вот Вам и событие. В глуши что не занимает нашего брата! Ваши все здоровы, и Алексей Алексеевич х бодр и весел, курит страшно по-прежнему и слушает чтение тоже по-прежнему. Только мне сироте все нездоровится, ну, да что ж из этого? Век как- нибудь скоротается, а в его итоге все равно будет нуль, кончится ли он так или иначе. Суета сует! Ну-с, жаль, что Ваша тяжба в застое! Черт возьми, какой бы мы сняли с Вами хутор! Хлопочите, мой друг, хлопочите! Но будьте мудры, яко змии... и все будет благо. Николай Степанович 2 хотел писать к Вам о Беранже. Писал ли он? Грех, если Вы не зайдете к Исакову и приедете в Воронеж без парижско- петербургского гостинца. Да храни Вас господь потерять моего Байрона! И взял же его в дорогу, будто станет читать... Знаем Вас, мой милый!

Передайте мой глубочайший поклон Василию Ивановичу Веретенникову и поблагодарите его за внимание к Вашему покорнейшему слуге. Письмо с деньгами я получил уже давно. На почте мне выдали его без затруднения. Еще к Вам просьба, мой милый: возьмите у Николая Ивановича денег (мы с ним сочтемся) и купите для меня, если недорого, в подлиннике Андрея Шенье, непременно, слышите ли? Еще мне хотелось бы купить остальные романы Купера в французском переводе, да сам не знаю: и хочется и колется - жаль денег. Последнее - на Ваше усмотрение. Только примите к сведению, - Купера у меня есть следующие: 1) 'Oeil de faucon', 2) 'Ontario', 3) 'Le dernier des Mohicans', ,) 'Les pionniers',

5) 'Les lions de mer' 3, прочих нет. Будьте, мой друг, здоровы и, если можно, веселы.

Весь Ваш

И. Никитин.

Воронеж. 1858, окт. 20.

31. Н. И. В ТОРОВ У и И. А. ПРИДОРОГИНУ

Воронеж. 1858, окт. 27.

Мои милые, дорогие друзья, Николай Иванович и Иван Алексеевич!

Ваша доброта приучила меня обращаться к Вам во всех трудных обстоятельствах моей жизни за разрешением моих недоумений. Признаюсь, может быть никогда в такой степени не были мне нужны Ваши советы и Ваше участие, и вот причина, почему я спешу высказать Вам свои задушевные мысли.

На днях были у меня мои добрые знакомые: Н. С. Милошевич, Н. П. Курбатов и М. Ф. Де-Пуле. Разговор, между прочим, зашел о моем положении; придумывали разные средства, как бы мне из него выйти, и остановились на одной мысли, которая была моею любимицей уже несколько лет, именно: бросить торговлю на постоялом дворе, сделаться агентом Общества дешевого издания книг и открыть в Воронеже книжную лавку. Знаю, мои милые, что книжною торговлею я не составлю себе состояния, да и бог с ним! Моя единственная цель, мое; задушевное желание - сбросить с себя домашнюю обузу, отдохнуть от ежеминутного беганья на открытом воздухе в погоду и непогодь, от собственноручного перетаскивания нагруженных разного разностью саней и телег, [ чтобы поместить на дворе побольше извозчиков и уго-: дить им, отдохнуть, наконец, от пошлых полупьяных гостей, звона рюмок, полуночных криков и проч. и проч. , ..Пора бы мне подышать чистым воздухом в кругу порядочных людей! Молодость, здоровье, беззаботное веселье - все убито! Жалеть об утраченном - бесплодно; жаловаться на судьбу - не в моем характере; если я откровенен, - откровенен только с Вами. Хотелось мне дотянуть свой век по возможности тихо и мирно. Грудь слишком наболела и, как прежде, не выносит тяжелого гнета домашних дрязг. Я стал раздражителен, всякая мелочь выводит меня из терпения; правда, я стараюсь сдерживать свой язык, но кровь бросается в голову, туманит глаза или обливает сердце. Повторяю: пора бы мне подышать чистым воздухом! Для этого я вижу одно, средство: открыть книжную лавку. Там я был бы покоен и независим, там окружала бы меня моя родная стихия. Теперь вопрос, - как приступить к делу? Нужны книги, приличное для них помещение и вдобавок в лучшей части города, нужна омеблировка этого помещения и, наконец, нужен приказчик, а денег у меня на все это далеко не хватит. Как ни больно для моего самолюбия, нужда его душит, говорит ему: молчи! Нужда - чудовище, по выражению великого поэта, эта-то нужда заставляет меня искать чужой помощи, хоть бледные щеки и покрываются краской при этой мысли.

Мои знакомые, о которых я Вам говорю и которых Вы знаете, советуют мне обратиться к Василию Александровичу Кокореву *. Что он великодушно-добр, это я испытал на себе, что мне до боли стыдно высказать ему мою нужду, - об этом и говорить нечего; что его сундук - не калифорнский рудник, что он не обязан бросать свое состояние значительными суммами всякому встречному и поперечному, - все это я понимаю, очень хорошо понимаю. Но что же мне делать? Бросить свой угол я не могу, потому что старик