– Насиделся уже, – ответил Денис. И солидно добавил: – Бизнес.
– Понимаю, понимаю...
Крамаренко тоже встал с дивана и проводил дорогого гостя в прихожую.
– Ну так, значит, сегодня вечером жду вашего человечка с деньгами?
Денис посмотрел на часы.
– В принципе уже вечер. Если не возражаете, отложим момент расплаты на завтра.
Крамаренко сокрушенно вздохнул и развел руками.
– Хозяин – барин.
– Ну, значит, договорились.
Они пожали друг другу руки, и Денис вышел на лестничную клетку.
Глава шестьдесят вторая
Кирилл Ремизов выполнил указание Шустова слово в слово. Он перерыл квартиру Озеровой сверху донизу, но ничего не нашел.
Немного передохнув, Ремизов решил преподнести Шустову подарок, чтобы тот окончательно успокоился. Он собрал со стола все бумаги (Шустов оказался прав – их здесь была целая кипа), отнес их в ванную и сжег. Если среди них и были черновики Гординой, то они благополучно сгорели.
Расправившись с бумагами, Кирилл сходил на кухню и сварил себе кофе. «Надо же хоть немного отдохнуть», – рассудил он. Когда кофе был готов, он налил себе полную чашку, добавил немного сливок (холодильник был забит сливками, молоком и глазированными сырками, – видимо, Озерова обожала молочные продукты), вернулся в комнату и, вытянув ноги, развалился в кресле.
Посмотрел на мерцающий экран монитора, и в голову ему внезапно пришла неплохая мысль. Он сделал из чашки два обжигающих глотка, затем откинул с системного блока компьютера заглушку и выплеснул туда остатки кофе. Компьютер задымился. В воздухе запахло горелой пластмассой. Экран монитора пару раз мигнул и погас.
– Вот теперь полный порядок, – удовлетворенно произнес Кирилл, осматривая результаты своего труда. – Если черновики и были, то теперь уж точно сплыли.
Ровно в десять часов утра машина Шустова остановилась возле небольшого белоснежного особнячка Андрея Мазаева.
Ворота Зелеку Александровичу открыл мускулистый охранник с квадратной челюстью и мрачным, набыченным лицом.
– Проходите на веранду. Шеф сейчас выйдет.
Шустов прошел на веранду. Там стоял стол, накрытый белой скатертью, а на столе – старинный медный самовар и блюда, накрытые белоснежными салфетками.
Шустов оглядел стол и усмехнулся. Мазай строил из себя завзятого русофила, но дальше самовара на столе и сувенирных лаптей на стене его любовь к родине не простиралась.
Открылась дверь дома, и на веранду вышел сам Мазай. Он был в белых парусиновых брюках и белой майке. На плече у него висело полотенце. Морда бандита была свежая и чисто выбритая.
– А, Зелек. Ну здравствуй, здравствуй, дорогой.
Шустов поднялся со стула, и они с Мазаем обнялись.
– Присаживайся, – с улыбкой сказал Мазай. – Не думал, что ты приедешь вовремя. На тебя это так не похоже.
«Попробовал бы я приехать к тебе не вовремя, чухонь белоглазая», – подумал про себя Зелек Александрович. А вслух сказал, разбавив слова мягкой, братской улыбкой:
– Не мог же я заставить тебя ждать. У тебя небось и без меня дел полно.
– Да уж, – согласился Мазай. – Забот хватает. Чаю хочешь?
– Не откажусь.
Мазай снял с самовара чайник-заварник, разлил заварку по двум чашкам, затем по очереди наполнил их кипятком из самовара. Одну из чашек пододвинул к Шустову.
– Хороший ты человек, Шустов, – сказал он с ухмылкой. – Хоть и еврей.
Мазай сдернул с блюд салфетки. Под ними обнаружилось настоящее сдобное изобилие – баранки, коврижки, сладкие булочки с вишневым и яблочным вареньем, пряники и прочая «исконно русская», как выражался Мазай, снедь.
– Угощайся, – предложил гостю Мазай. – Это, конечно, не маца и не форшмак, но есть можно. Хотя, – он ласково улыбнулся, – что русскому человеку хорошо, то еврею смерть. Или не так?
– Зачем звал? – ответил Зелек Александрович вопросом на вопрос. Вид у него был угрюмый.
– Да ты никак обиделся, Зелек? Брось. Ты же знаешь, что я к евреям...
– Я сюда не еврейскую тему приехал обсуждать. У меня, если ты еще помнишь, есть работа.
Мазай посмотрел на Шустова холодными, водянистыми глазами и прищурился.
– Работа, говоришь? Хм. И чем же ты сейчас занят, если не секрет?
– Тем же, чем и всегда.
– Вешаешь на уши российским гражданам еврейскую лапшу?
Глаза Шустова гневно сверкнули.
– Ладно, ладно, не обижайся, – миролюбиво сказал Мазай. – Это я так, к слову. Ты же знаешь, как я отношусь к ев...
– Зачем звал? – еще более угрюмо повторил Шустов.
– Вот нетерпеливый человек! – рассмеялся Мазай. – Теперь я понимаю, почему евреи добились таких высот!
Зелек Александрович прекрасно знал, что Мазай нарочно его заводит – такая уж у него была манера разговаривать с партнерами, – но все равно ничего не мог с собой поделать. В груди клокотала ярость.
– А глазки-то заблестели, – удовлетворенно констатировал Мазай. – Крепко вы за своих держитесь. И то правда. Не так уж вас много в мире осталось. Нужно держаться друг за друга и не давать в обиду. Уважаю. Эх, нам бы, русским, поучиться у вас солидарности, да где там. – Он махнул рукой. – Только и знаем, что глотки друг другу грызть.
Он выжидательно посмотрел на Шустова, ожидая, что он что-нибудь скажет. Но Зелек Александрович сделал над собой усилие и промолчал.
– Чего молчишь, не согласен? – сдвинул брови Мазай.
– Согласен, согласен. – Шустов задрал рукав пиджака и выразительно взглянул на часы.
– Ах да, – улыбнулся Мазай. – Ты, наверно, торопишься. Ты ведь, Зелек, у нас деловой человек, не то что я. Это я могу с утра до вечера чаи с дачниками гонять да бубликами закусывать. А ты у нас не такой.
Шустов поморщился:
– Может, перейдем к делу?
– Что ж, давай перейдем. Отчего же не перейти.
Мазай отхлебнул чаю и весело посмотрел на Шустова:
– Ну а ты чего же? Не любишь чай?
Зелек Александрович поднял чашку, обмочил губы в чае и поставил чашку на обратно стол.
– Вот и славно, – похвалил Мазай. – Разговор у меня к тебе, Зелек Шустов, будет серьезный. Помнишь Доли Гордину?
Шустов нетерпеливо кивнул.
– А помнишь, с какой просьбой ты ко мне приходил?
– Помню. Я просил у тебя помощи. Но ты мне в ней отказал.
– Не отказал, – назидательно поднял палец Мазай. – А отложил дело до тех времен, когда у тебя появятся гроши на оплату моих услуг.
– Я тебе заплатил, – угрюмо проговорил Зелек Александрович.
– Ты имеешь в виду те жалкие полторы сотни кусков? – с удивленной ухмылкой спросил Мазай.
– Для тебя, может, и жалкие. А я за эти полторы сотни месяцами на радио горбачусь.
Зрачки Мазая сузились.
– Это ты можешь кому-нибудь другому втирать, Шустик. Забыл, под кем ходишь?
– Много вас таких, – проворчал Шустов.
