А что дальше петь, и не знаю.

Хорошо, Фукс выручил – подтянул дискантом:

А тут уж мы оба, хором:

И, представьте, бурные аплодисменты сорвали.

Потом вышел на эстраду конферансье.

– Вот, – говорит, – эта старинная туземная песня, слова которой говорят о забытом способе охоты на птиц, как нельзя лучше отражает смысл гавайской музыки…

Да. Ну, потом еще на «бис» спели, раскланялись и пошли в контору. Там уплатили нам за выступление. Вышли мы, а куда идти? И пошли мы назад, к морю. Все-таки как-никак родная стихия, да и костюмы у нас для пляжа самые подходящие.

Идем по песочку. На пляже ни души. Поздно уже. Потом видим – какие-то двое все-таки сидят. Мы подошли к ним, разговорились. Они на порядки жалуются.

– Черт знает что такое! – говорят. – Мы артисты, подписали контракт изображать здесь гавайцев. Месяц целый учились на досках по морю ездить, песни разучили, а вот, сами видите…

Тут я все понял. Хотел было объяснить, вдруг, понимаете, ветер швырнул мне под ноги обрывок газеты. А я давненько газеты в руках не держал. Не погнушался, подобрал. Встал под фонарем и углубился в чтение. И, поверите ли, смотрю – фотография, на фотографии – мой старший помощник Лом, тут же «Беда» и трагическое описание крушения у берегов Бразилии. И о Фуксе и обо мне несколько слов. Да какие еще слова! Я даже слезу пустил – до чего трогательно: «Отважные мореплаватели…», «Пропали без вести…».

Да. И тут же рядом в газете объявление:

«Пользуйтесь воздушным сообщением тихоокеанских линий. Регулярные рейсы в Штаты и в Бразилию».

– Вот что, Фукс, – говорю я, – пойдите-ка купите билеты на самолет в Бразилию да закажите что- нибудь из одежды. Мне китель и шинель, а себе – по усмотрению.

Фукс рад стараться, умчался, а я тут, на пляже, остался – этих фальшивых гавайцев развлекать… А то пойдут еще в театр, выяснится все это дело, скандал получится, задержка, неприятности…

– Послушайте, – предлагаю я, – день у вас все равно пропал, так, чем здесь сидеть, возьмем лучше лодочку да покатаемся. Смотрите – погода какая, тепло, луна светит…

Ну, и уговорил. А тут и Фукс вернулся, докладывает об успехах:

– Костюмы заказал, нынче же будут готовы, а вот с билетами, Христофор Бонифатьевич, худо. Взял один билет на завтрашний вечер, а больше и нет, все места проданы…

– Ладно, – говорю я, – мы это положение после обдумаем, а сейчас поедем покатаемся.

Ну, взяли лодочку и поехали. И так славно покатались! Ночь катались, весь день катались, осмотрели все окрестности и вернулись как раз вовремя: два часа до отлета самолета осталось. Распрощались мы с этими артистами, побежали к портному, а он, негодяй, запил, что ли, но только ничего не сшил.

Я, знаете, возвысил голос, отчитываю его, а он только руками разводит.

– Помилуйте, – говорит, – я же вас вчера ждал, вчера бы и приходили, а сегодня у меня ничего не готово.

Я вижу – проку не будет с такой логикой.

– Давайте, – заявляю, – что есть. Не в трусах же мне лететь, в самом деле!

Ну, он порылся в шкафу, достает макинтош.

– Вот, – говорит, – только и осталось из готового. Это мне прошлый год один джентльмен заказал, да что-то не берет.

Я посмотрел – материал добротный и покрой модный.

– Ладно, – говорю, – я беру, получайте, сколько следует. – Забрал макинтош и пошел.

– Вы бы, – советует Фукс, – его все-таки примерили. А то вдруг не в пору.

Ну, я вижу, дельный совет. Встал тут же в тени баньяна, развернул обновку, накинул. Смотрю, понимаете, новое несчастье: тот джентльмен, заказчик, или был вдвое выше меня, или на рост шил, уж и не знаю. Только на мне его макинтош несколько странно сидит.

И делать нечего. Назад нести – все равно ничего не подберешь, снизу отрезать – уж очень некрасиво получится, в самолет в таком виде, чего доброго, не пустят, а так носить – это и шагу не ступишь, в полах запутаешься. Но придумывать что-то нужно, да поскорее, а то самолет улетит, билет пропадет, и вовсе здесь застрянешь.

И тут, знаете, Фукс, молодец, не растерялся.

– О, – говорит, – да ведь это же замечательно! Мы в этом макинтоше по одному билету вдвоем улетим. Только разрешите, присядьте немножечко… Так… Подставьте плечи…

Ну, и, знаете, взгромоздился на меня, напялил это пальтишко, застегнул на все пуговицы, одернул.

– А теперь, – говорит, – полный вперед, да поскорее, а то что-то нами полисмен интересуется.

Пошли.

Пришли в аэропорт, к самолету. Фукс предъявил билет, нас провели, показали место. Ну, уселись кое- как, – собственно, я уселся, а Фукс стоит на сиденье и головой подпирает потолок.

Я посмотрел в щелочку, вижу – и остальные пассажиры на местах. Всего, кроме нас, шесть человек. В самолете чистота, зеркала, различные удобства, публика вроде приличная…

Потом заревели моторы, самолет разбежался, хлоп, хлоп по воде, поднялся. Летим, ночь кругом. В небе звезды. Моторы ревут, а в остальном все спокойно. Пассажиры уснули, я тоже вздремнул, один Фукс бодрствует во всей кабине.

До утра так пролетели, а утром проснулись. Я смотрю в свою щелочку, прислушиваюсь – в кабине заметное оживление, все липнут к окнам, показывают друг другу и, судя по поведению, любуются видами Кордильер. Фукс тоже склонился к окну, а я волей обстоятельств принужден пропускать такое редкое зрелище и сидеть в темноте, как какой-нибудь преступник в тюрьме.

И так, знаете, обидно стало и скучно! Я сам себя утешаю: думаю, пусть смотрят на здоровье, а я найду занятие. Достал трубочку, набил, закурил, задумался. Вдруг слышу – паника в кабине. Пассажиры повскакали с мест, кричат, и чаще других раздается слово «пожар».

Я чувствую, Фукс меня бьет пятками по бокам, как осла. Я его ущипнул, а сам выглянул посмотреть… и все понял. Дым от моей трубки валит изо всех отверстий и действительно создает впечатление пожара.

Я скорее вытряс пепел, трубку – в карман, прижал огонь каблуком. Сижу молчу. А тут летчик просунул голову в кабину, и я несколько воспрянул духом. Все-таки, думаю, бывалый человек, наверное, не в такие переделки попадал – не терялся, успокоит их, и все уладится… А он, представьте, и сам струсил.