волновала судьба наших близких и друзей. Слухи доходили до нас все время, и они не были утешительны.

Однажды индеец вбежал в агентство и сообщил, что он слышал, как кто-то из солдат сказал:

'Хороший индеец-это мертвый индеец. Мы перебьем их всех, все равно, образованные они или нет'.

Но скоро распространился другой слух:

'Все индейцы, которые живут и работают с бледнолицыми, будут считаться как бледнолицые, и их не будут убивать'.

Эти слухи стали циркулировать два дня спустя после трагических событий в лагере Вундед-Ни. Тогда был отдан приказ агентам, чтобы никто не выходил из дому,-никто, ни мужчины, ни женщины. Нервы у всех были напряжены до последней степени. Мой дом был окружен со всех сторон солдатами, и я не знал, живы ли мои близкие или нет. Моя жена с детьми уехала погостить к отцу прежде, чем разыгралась трагедия.

Я обсудил положение с двумя товарищами по школе, которые гостили у меня: Джулианом Уистлером и Франком Дженисом. Мы решили, что нам необходимо оружие, чтобы быть наготове, если придется сражаться с солдатами. Не теряя времени, мы достали себе по ружью и много патронов. Хотя все мы были воспитанниками школы в Карлисле, где нас учили обычаям бледнолицых, но наши сердца были с индейским народом, и мы должны были сражаться на его стороне.

Прошло несколько дней, и я решил побывать на месте печальных событий в Вундед-Ни, а потом проехать в агентство Пайн Ридж, чтобы навестить отца и узнать о судьбе моей жены и детей. Я ничего о них не слышал.

Все это время шел снег и погода стояла очень холодная. Надо было проехать 30 миль верхом на лошади, но меня это не пугало: лошадь у меня была хорошая, и я был тепло одет.

Я приехал на место, где разыгралась трагедия, рано утром. Тела были уже убраны. Только кое-где валялись трупы лошадей.

Жерди типи были изломаны и лежали, нагроможденные в кучи. Кухонная посуда валялась повсюду в беспорядке. Старые фургоны лежали опрокинутыми, с обломленными оглоблями.

Тишина, которая царила над этим разоренным, опустошенным местом, была жуткая, угнетающая.

Только что начало светать. Я увидел много маленьких прудов. В некоторых из них вода была чистая и прозрачная, в других же она была красная-от крови моего народа...

Я был вне себя от гнева и негодования, и, если бы сейчас попались мне солдаты, я перестрелял бы их всех. Но никого не было. Это место смерти, опустошенное и покинутое всеми, было ужасно.

Я постоял несколько минут совсем тихо, чтобы почтить память погибших.

Потом повернулся и поскакал: меня беспокоила судьба близких. Надо было навестить их или хотя бы узнать, все ли у них благополучно.

По дороге я встретил нескольких индейцев. Мой первый вопрос был: знают ли они что-нибудь об отце и моей семье? Они ответили, что отец и вся семья живы.

Эти вести отчасти успокоили меня, но печальные раздумья о судьбе моего народа не покидали меня.

После кровавой расправы бледнолицых все индейцы, которые участвовали в танце, собрали большое количество оружия и ушли на север резервации, в горы, где скрылись в неприступном ущелье. В воде они не чувствовали там недостатка, кругом рос лес, так что и костер было чем разжечь, а мясо они доставали себе ночью: резали скот колонизаторов, который пасся на соседних пастбищах.

Они держали на посту днем и ночью у входа в ущелье двух разведчиков, так что никто не мог пробраться к ним незамеченным.

Солдаты даже не пробовали подойти близко, это было бы слишком большим риском. Всем было известно, что индейцы, у которых были ружья, умели хорошо ими пользоваться. Те же, у кого были луки и стрелы, были превосходными стрелками.

Все знали, как сильна ненависть индейцев к бледнолицым, и это делало оружие в их руках еще более грозным. Индейцы, которые скрывались в ущелье, поклялись перебить всех бледнолицых за то, что они убивали и уничтожали индейцев, как диких зверей. Они заявили, что независимо от цвета кожи убьют всех, кто посмеет приблизиться к ним для переговоров.

Начальник гарнизона генерал Майлс, обеспокоенный серьезным положением, созвал оставшихся вождей и предложил им начать переговоры о мире. Он знал, что, если его солдаты попробуют проникнуть в ущелье, потери с той и другой стороны будут очень большие.

Мой отец был в то время главным вождем. Он считал, что воевать с бледнолицыми теперь уже поздно. В памяти его запечатлелись большие города бледнолицых. Большие Ножи были везде и всюду, по всей стране, и количество их увеличивалось с пугающей быстротой. Как могла бороться с ними горсточка индейцев? Отец болел сердцем за судьбу своего народа, он боялся, что они потонут в крови, и, не находя другого выхода, он предложил поехать с трубкой мира к восставшим.

Итак, десять вождей выехали верхом на лошадях, не зная, вернутся ли они живыми. Мой отец держал на вытянутых руках трубку мира.

Когда они подъехали к входу в ущелье, их узнали индейцы, охранявшие вход, и дали проехать.

Вожди въехали в ущелье на глазах у всех индейцев. Здесь они спешились. Мой отец продолжал держать трубку мира обеими руками, вытянув их впереди себя. Вожди не сказали ни слова. Они встали в круг и сели на землю. Водворилась могильная тишина. Большинство индейцев были суеверны и боялись, как бы с ними не произошло страшное несчастье, если они откажутся принять трубку мира.

Однако наиболее воинствующие индейцы пришли в неистовство при виде трубки мира. Они были верхом на лошадях и поскакали прямо по направлению, где сидели отец и другие вожди. Ни один из вождей не пошевелился, они продолжали сидеть спокойно. У одного из индейцев, по имени Десять Пальцев, было заряжено ружье.

Он подошел к отцу и сказал:

- Бледнолицые перебили наших людей без всякого сожаления, и мы хотим с ними сражаться. Зачем вы привезли трубку мира?

Как только он кончил говорить, раздался выстрел из ружья. Пуля ударилась оземь между коленями моего отца и обдала грязью его лицо.

Отец не двинулся с места и не сказал ни слова в упрек. Он приехал к восставшим с трубкой мира, потому что хотел спасти индейцев от гибели. Ему казалось, что другого выхода не было.

Вожди уехали. Вслед за ними вернулись и многие из восставших индейцев...

ПОСЛЕСЛОВИЕ

На этом мы заканчиваем повествование из книги Мато Нажина о судьбе его родного племени.

В дальнейшем события развивались так: уважение к вождям, приехавшим с трубкой мира, отчасти же суеверный страх перед несчастьем, которое будто бы случится, если не принять трубку мира, заставило восставших индейцев вернуться в свой лагерь. Но вернулись не все. Самые непокорные и воинственные остались в ущелье и продолжали агитировать за восстание.

Волнение охватило двадцать индейских племен, живших на обширной равнине Северной Америки, которая тянулась от Техаса на север до Соскачевани (Канада) и от Скалистых гор на западе - на восток до реки Миссисипи.

Молва о 'знахаре-ясновидце', который предсказывал возвращение к старой жизни, к той жизни, когда индейцы кочевали свободно и обеспечивали себе все необходимое охотой на бизонов, его предсказания, что на равнине будут пастись бесчисленные стада бизонов и что на всей этой обширной земле не останется ни одного бледнолицего, - эта молва всколыхнула самые заветные мечты индейцев. Она облетела 20 племен, говоривших на разных языках. Посредником в передаче этих волнующих новостей была индейская молодежь, связанная со школьной скамьи тесной дружбой. Они окончили школы бледнолицых и изучили там английский язык - язык колонизаторов, которых они ненавидели всем сердцем. И вот теперь они воспользовались своими знаниями как орудием борьбы против колонизаторов.

Письма, написанные на английском языке, стали передаваться с севера на юг-из Монтаны в Техас и обратно, призывая индейский народ к восстанию.

Индейцы мечтали одним могучим натиском сбросить в Атлантический океан ненавистных колонизаторов вместе с их жестокой цивилизацией. Но так как язык этого подпольного движения был английский, то сохранить тайну оказалось невозможным. Вышло так, что почтовый чиновник-метис по просьбе индейца, не