бледнолицых, которые принесли с собой высокие стулья. Переводчик объяснил нам, что эти люди пришли, чтобы обрезать нам волосы. Нам не пришлось проследить, куда они понесли стулья, так как было уже время занятий и мы должны были пройти в класс. Одного большого мальчика по имени Я Сло, или Свистун, не было с нами: он куда-то вдруг исчез. Через некоторое время он вернулся с остриженными волосами. Потом вызвали другого мальчика. Когда он вернулся, у него тоже были острижены волосы. Так нас продолжали вызывать одного за другим.

Наконец очередь дошла до меня. Я прошел в соседнюю комнату, где меня уже ждал парикмахер. Движением руки он предложил мне сесть и затем принялся за свою работу. Когда он срезал мои длинные косы, мне вдруг стало так горько на сердце, что слезы выступили на глазах. Я не помню, заметил ли парикмахер мое волнение. По правде сказать, мне это было безразлично. Я только думал о своих длинных волосах, которых теперь уже не чувствовал на голове.

Я долго не мог успокоиться и о многом передумал. И прежде всего я думал о том, как отнесся бы к нашей школьной жизни и ко всему, что только что произошло, мой отец. Мне всегда очень дорого было его мнение, и хотелось жить и поступать так, как он считал правильным. Однако все наставления, которые я пока от него слышал, сводились к одному: 'Мой сын, будь храбрым и умри на поле битвы'. Эти назидания отца врезались в мою память очень глубоко, и я твердо решил, что буду следовать им в своей жизни. Мой отец никогда не говорил мне, чтобы я учился обычаям бледнолицых и тем более, чтобы я старался подражать им. Я приехал сюда, на восток, с твердым намерением сражаться и умереть в бою или же совершить какой-нибудь необыкновенный подвиг и тогда только вернуться домой. Но после того как были срезаны мои длинные косы, которые я с гордостью носил по обычаям индейцев, новая мысль закралась мне в голову. Мне стало казаться, что я уже больше не настоящий индеец, а какая-то подделка под бледнолицего: сами же бледнолицые вовсе не были американцами, они были пришельцами и захватчиками. Настоящими американцами были индейцы, потому что Америка была их родиной...

Мы выглядели очень смешными с короткими волосами-нас остригли под машинку, совсем коротко. Мы все еще были одеты по-индейски, но все стали лысыми.

Никто из нас не спал спокойно в ту ночь, на сердце было тяжело. Помню, как я все время просыпался, в полусне трогал свою голову и со слезами забывался в тяжелом сне.

Прошло немного времени, и разнесся слух, что скоро мы получим одежду, как у бледнолицых. И на самом деле через несколько дней приехали фургоны, нагруженные большими ящиками. В этих ящиках, как мы потом узнали, и была одежда для нас.

Мы все сбежались с разных сторон и, сбившись в кучу, с любопытством смотрели, как стали разгружать фургоны и ставить ящики перед самой конторой. Потом с каждого из нас сняли мерку и выдали костюм. Костюмы были серого, мышиного цвета и состояли из трех вещей: куртки, жилета и брюк. Нам дали также темную шерстяную рубашку и тяжелые деревенские сапоги. До этого времени мы все еще одевались по- индейски: носили мокасины, длинную рубашку и поверх нее одеяло. И когда теперь мы получили одежду бледнолицых, нам казалось, что надо надевать слишком много вещей зараз, хотя нижнего белья у нас до сих пор не было. Получив костюмы, мы тотчас же побежали наверх, чтобы переодеться. К нам на помощь поспешил индеец-заключенный, который отбывал здесь наказание. Костюмы сидели на нас, как мешки, они были велики большинству из нас, но мы этого еще не понимали и только очень радовались тому, что в них было много карманов. Сапоги, которые я получил, были настолько велики, что сваливались с ног, но зато они были со скрипом. Мне очень нравилось, что они так громко скрипят, когда я хожу, и другим мальчикам это тоже доставляло удовольствие. Так мы и ходили взад и вперед по комнате до поздней ночи. Некоторые мальчики решили не снимать своих новых костюмов и легли спать не раздеваясь.

Когда наступило утро, тем из нас, кто разделся на ночь, пришлось очень трудно, потому что мы забыли, как надо надевать новые костюмы, где они должны застегиваться: одни думали, что спереди, другие уверяли, что сзади. Вот тут-то и помогли нам мальчики, которые легли спать не раздеваясь.

Только когда наступила зима и стало очень холодно, нам выдали красное фланелевое белье; по цвету оно нам нравилось, но от него чесалось все тело, и было очень неприятно его носить.

ПАВЕЛ ЧЕРНЫЙ МЕДВЕДЬ

В нашей комнате жил мальчик, по прозвищу Каиси Инъянке, или Непокорный. Его нельзя было назвать плохим мальчиком, но он всегда попадал в какую-нибудь беду. В школе ему дали имя Павел, а так как отца его звали Черный Медведь, то полное имя его было Павел Черный Медведь.

Много пришлось с ним повозиться нашему воспитателю капитану Пратту. Павел всегда играл до самой последней минуты, а потом начинал второпях причесываться и чистить сапоги-все сразу. Как-то в воскресенье Павел вбежал в комнату, где все собрались для осмотра. Вид у него был довольно забавный: причесываясь второпях, он вылил слишком много воды себе на голову, и она текла струйками по его лицу; он успел вычистить только один ботинок, другой у него остался грязным, и Павел не знал, куда деть эту ногу.

Нас учили, что мы должны стоять совсем прямо, как солдаты, когда входит капитан Пратт с врачом и другими членами комиссии. Капитан Пратт прежде всего измерил нас взглядом с головы до ног, посмотрел, хорошо ли мы причесаны, чистые ли у нас костюмы и начищены ли ботинки. Потом он осматривал комнату, проверяя, хорошо ли мы заправили свои постели и не засунули ли чего-нибудь под матрац. Бывало иногда, что он проверял и ящики, в которых мы складывали свою одежду. Он требовал, чтобы все было чисто и в порядке.

Павел Черный Медведь, как всегда, не успел приготовиться к осмотру, и, когда капитан Пратт взглянул на его ноги, Павел попробовал спрятать нечищеный сапог за другой, который он успел вычистить. Не ускользнули также от пытливого взгляда капитана и мокрые волосы Павла, с которых вода струйками текла по лицу. Мы все ждали, что Павел получит выговор, как всегда, но на этот раз капитан Пратт только улыбнулся и сказал Павлу, чтобы этого больше не повторялось.

В школе не разрешалось курить, однако Павел никогда не упускал возможности покурить тайком от старших. Однажды, когда мы сидели у костра, он зажег папиросу и затянулся несколько раз с лихим видом. Но вдруг ему стало плохо, у него закружилась голова, и он упал в обморок. Мы оттащили его от костра и стали отливать водой, пока он не пришел в себя.

СЕРДЦЕ СЕРДЦУ ВЕСТЬ ПОДЛЕТ

Как-то раз наша учительница принесла в класс деревянные тарелки. Она сказала, что эти тарелки надо расписать, и дала нам по ящичку с акварельными красками. Я получил шесть тарелок и с увлечением стал их расписывать. Я вспомнил, как я охотился в лесу за птицами и как мне дали прозвище Меткий Стрелок, и на моей тарелке появился маленький индейский мальчик, пускающий свои стрелы в птиц. Потом я вспомнил охоту на бизонов, и в моем воображении возникла картина, как стрелки нашего племени преследуют стадо встревоженных бизонов. Но особенно ясно вспомнилось мне, как однажды мы с дедушкой отправились на охоту, как он и отец поучали меня и как я убил в девять лет своего первого бизона. Все это я постарался передать в росписи на деревянных тарелках.

Когда я закончил рисовать, я отнес свои тарелки учительнице. Она внимательно посмотрела на мою работу, похвалила меня и скоро куда-то их отправила. Возможно, что и сейчас у кого-нибудь в Америке сохранились деревянные тарелки, на которых красуется роспись индейских детей первого класса Карлислской школы.

Приблизительно в это время в школу стали прибывать все новые и новые дети разных индейских племен, из разных резерваций. Как я уже говорил, нам не разрешали разговаривать по-индейски, да мы часто и не понимали друг друга, так как каждое племя говорило на своем особом языке; английский же мы знали еще очень плохо, а новенькие совсем его не знали. Не удивительно, что нам было очень трудно объясняться друг с другом. Это-то и заставило нас прилежнее изучать английский язык. Только теперь я стал понимать, что мне придется учиться обычаям бледнолицых, но теперь уже было поздно что-нибудь изменить. Тогда в моей детской голове мелькнула гордая мысль, что я смогу сделаться переводчиком и буду помогать отцу, ведь он совсем не умел разговаривать по-английски. Эта надежда окрылила меня.

Один раз мистер Пратт вызвал к себе нескольких мальчиков, в том числе и меня, и сказал, что каждый из нас должен будет обучаться какому-нибудь ремеслу. Мне он предложил учиться ремеслу жестянщика. Я должен буду стать жестянщиком?! Мне эта работа совсем не нравилась. Но так как не удалось перейти в другие мастерские, то я старательно учился этому ремеслу и сделал много сотен жестяных кружек, кофейников, ковшей. Жестяные изделия нашей работы рассылались по разным резервациям. Когда я закончил учение в школе и вернулся домой, мне это ремесло совсем не пригодилось, так как у индейцев нашего племени было в достаточном количестве жестяной посуды, которую я и другие ученики мастерили во