отдыхающих, ей было стыдно, что от старости она перестала быть морем. Ладога злилась, в животе у нее перекатывались белые человеческие кости.

Во сне Марины события прошедшего и будущего дня самым естественным образом переплетались с прочитанным на ночь романом. Ее веки были приоткрыты, и сквозь ресницы ярко блестели глаза, теперь они были как лед в переменчивом марте.

Она спала и видела, что она такое - дым и вода. Из дыма складывались лица, предметы, пейзажи, и вода отражала их. Совокупность этих отражений называлась жизнью, а последовательность - судьбой.

Одни фигуры были хорошо ей знакомы, другие она видела впервые. Тут были люди, похожие на двери, обитые пористой кожей, с кривыми ручками и выпученным глазком; сумеречные звери, которых Марина застала в час пробуждения, шипели из колючих кустов, и шипы их превращались в шипы; тут был Ангел Девятого чина Помаил, он говорил с Мариной, и язык его бился о нёбо, как о внутреннюю поверхность колокола.

Она вздохнула, и дым рассеялся, но одно видение осталось плавать в зеркале вод. Марина наклонилась над своей жизнью и увидела Ангелику. Они глядели друг другу в глаза, бесконечно друг в друге отражались. Марина заметила, что далеко не на каждой странице книги, в которую сложились выражения их глаз, была описана женщина. Мужчины, звери и Ангелы возникали в ней с известной периодичностью, но сам период Марина уловить не могла.

Наконец, Ангелика сморгнула, и та Марина, что осталась запертой, ударилась о ее веко и упала на дно зрачка - туда, где Ангелика носила образ отца. Марина убрала волосы со лба и увидела Ангела на белой башне.

Она испугалась и стояла так тихо, что Ангел принял ее за куст жимолости. От Ангела пахло полем, он чинил крышу.

Марина зашла слишком далеко в землю Куш и уже не могла отыскать дорогу обратно в свою спальню на Ладоге. Она распустила бело-розовые цветочки и стала ждать помощи. До утра было далеко, и сестра в пол-глаза наблюдала за тем, что случилось с Ангеликой после смерти матери.

Ангелика была в поле, когда потный всадник и взмыленный конь принесли ей весть о кончине маленькой Евы при третьих родах во втором браке. Уронив бронзовый серп, Ангелика заплакала. Ее слезы были похожи на зерна, на следующий год на месте скорби вырос зонтичный дудник, известный на всю округу лечебными свойствами.

Когда кончились постные дни траура, Ангелика первый раз вышла замуж. Мужа звали Исав, был он похож на болотную сову, и в утробе его обитало какое-то существо, по ночам напоминавшее о себе рычанием. Исав был гончар, он мог вылепить из глины все, кроме человека. Таков был запрет Основателя гончарного дела, оставившего это право за собой.

Чтобы определить качество глины, Исав скатывал из нее шарик и проглатывал, запивая оливковым маслом. Если ночью в его животе была тишина, значит материал подходил для кувшинов и плошек, если же неведомый зверь скулил и бился - из глины выходили отличные свистки.

В мастерской гончара пахло как в знойный день - горячей землей и сухими травами. Ангелика любила сидеть в углу и смотреть, как муж вытаскивает из бесформенного комка праха спрятавшуюся там птицу или амфору.

Исав не был похож на Гевила, но у них был общий жест, каким мужчины во время работы убирают волосы со лба. За это она и любила его, умывала теплым молоком от белой овцы и вытирала подолом платья.

Во времена Исава Ангелика была еще слишком молода, чтобы осознать свое бессмертие и удивлялась, что муж так быстро стареет. А он и так пережил своих младших братье, все не мог расстаться с женой, и даже когда умирал, все цеплялся за нее и шептал слова, от которых сосцы Ангелики становились розовыми, а слюна - сладкой.

Вместе с девственностью она, как и все женщины, утратила способность различать некоторые оттенки красного, но забеременеть не смогла.

Только в третьем браке Ангелика поняла, что бесплодна. Сестры тогдашнего мужа порывались высечь ее розгами, помнится, речь шла о наследнике табуна, отары и гурта. Ангелика закрыла руками живот и сказала:

Чтобы семя взошло, нужны вода, земля и любовь. Во мне чего-то недостает. Того, чего вы мне недодали.

Еще один муж, Ангелика тогда уже сбилась со счета, был брюзга. Имя ему было Иов. Тот все время был недоволен и сетовал, что Господь оставил его обсевком на ниве своей. Иов был временщик, от отца он унаследовал дар - тайную молитву, которая разоблачала сокрытые временные токи. Эту молитву его прадед подслушал мальчиком на реке у Ангела и первым додумался ставить паруса над домом чтобы, по необходимости, ускорять или замедлять жизнь.

На самом деле временщики не имели власти над временем, они просто влияли на вращение Земли. Иов ходил по деревням с тяжелой мачтой на спине и предлагал свои услуги всем желающим. Ангелика таскала скарб и парус. Однажды, когда жалобы мужа удвоили груз, она повторила фразу, услышанную от матери:

Стоит на одно-единственное мгновение показать человеку, что его ожидает в Раю, и любой согласится остаток дней провести в гнилой яме, лишь бы туда попасть.

Иов бросил мачту на землю и ударил жену по щеке. Потом он плакал и мозолью, похожей на горб, терся о кору уксусного дерева. Иов надеялся, что в мозоли спрятано крыло, но там были только лимфа и кровь.

Однажды свадебный караван Ангелики захватил Репрев - предводитель псоглавцев. Дикари бросили на песок золото, специи и благовония, и принялись терзать погонщиков. Репрев уже прикоснулся к горлу дочери Гевила, но вдруг отпрянул, увидав в волосах охранительный знак. Он видел такой во сне, где было открыто, что однажды ему явится Ангел и снимет со скверного языка печать, которая мешает семени Ромула разговаривать.

Ангелика выхватила из-за пояса умирающего караванщика короткий кинжал, и полоснула Репрева по морде. Стая с воем бросилась на нее. Вожак осадил бойцов повелительным жестом. Он засунул руку в окровавленный рот и вытащил оттуда черный сгусток. Женщина сидела на песке, обхватив колени руками, и плакала.

Имя, - сипел пес, - назови меня, дай мне имя.

Не вполне понимая что делает, Ангелика протерла глаза кулаками, поднялась и обняла псоглавца. Подобно Исавову зверю, кто-то говорил внутри нее. Она просто открыла рот, и выпустила из грудной клетки на волю стайку красивых разноцветных слов, которых не знала:

Это не твой час, жди дождевого облака, имя же тебе, когда исполнишь предназначенное, будет Христофор.

Без одного сорок раз была Ангелика замужем и ничего не нажила. Зато она узнала, где искать воду, куда уколоть быка чтобы достать до сердца, когда собирать травы для ядов, откуда прилетают метеориты, почему звенят обожженные кувшины, зачем на одеждах священников вытканы крест и звезда, как смолить лодку. Много раз она видела смерть своих близких, но ни разу - рождение, она могла говорить на девяти языках, но чаще молчала. Жизнь текла по ее губам, не попадая в рот, и как она не дорожила временем, так и время пребрегало ею.

О чадородии молилась она покровителю благочестивых семейств Архангелу Варахиилу, но молитвы не поднимались к небу, а путались, как травинки в каштановых волосах, и тело ее от этого без благовоний благоухало.

Когда воды Потопа подступили к шатру из красных бараньих кож, где жила вдова вероломного сотника Ангелика Прекрасная, из рук ее выпало медное зеркало. Она наклонилась взглянуть в него и увидела, как глаза меняют цвет, волосы заплетаются в неправильные косы, и другая женщина, не мигая, смотрит из незнакомой комнаты. Ангелика быстро перевернула зеркало лицом вниз, схватила отцовскую колыбель и выбежала из шатра.

Ее приёмные дети, рабы и воины спали, убаюканные дождем. В загоне тревожно гудели волы, плакали овцы. Ангелика привязала люльку к животу, закрыла глаза и легла в воду.

Дождь усилился, река вышла из берегов, Ангелику крутило, переворачивало, несло то в Дикую степь, то в Святые горы. Ей было страшно, темно и холодно. Наконец, она ударилась головой о распухшую тушу носорога и потеряла сознание.

Она отсутствовала очень долго, и когда, наконец, подняла голову, обнаружилось, что волны давно схлынули, пришла весна, и молодая трава проросла сквозь истлевшее платье. Ангелика перевернулась на живот и принялась есть траву. В ней осталось так мало жизни, что не хватало на самое короткое слово, чтобы отогнать спрятанную в листьях змею. В змею она плюнула.

Дочь Гевила огляделась. Она лежала на склоне холма, лицом к равнине, где стремительно возрождалась жизнь. Ей показалось, что даже отцовская люлька пустила корни. Растения расцветали уже под землей, и едва выглянув на поверхность, зрели и плодоносили, засыпая подошву холма черными семечками.

Ангелику бил озноб. Она свернулась калачиком, подобно эмбриону, и смотрела, как дети земляных червей становятся ящерицами, а внуки - хорьками и норками.

В ее чреве тоже происходила перемена. Там, где прежде ощущалась лишь холодная пустота, возник напряженный горячий шар. Когда же он лопнул, у Ангелики случились первые крови. До этого она была всего-навсего ребенком, хотя тысяча триста двенадцать лет прошли с тех пор, как Исав впервые познал ее .

Ей стало легче, она встала и, пошатываясь, побрела на Север. Кровь шла без одного сорок дней, каждый из которых она посвящала памяти очередного мужа, и они приходили, сменяя один другого, чтобы забрать свое семя.

После сорока дней они перестали тревожить ее, но обратно в Шеол не вернулись, а следовали за ней на некотором отдалении. Из простой пятерицы у мертвецов оставалось всего два чувства: осязание и слух, то есть любовь и зависть.

В обществе мертвых Ангелика окончательно потеряла счет времени. Поток незримого пламени то ли остановился, и все на свете случалось одновременно; то ли вышел из берегов, и теперь метался по долине, пожирая собственную тень .