ожидающих, видимых и невидимых, одушевленных и лишенных души.

Я шел в гостиницу пешком, неторопливо пересекая огромный город с Севера на Юг, и поглаживал в кармане камень. Стекло под моими ногами пару раз предательски хрустнуло, но я успокоил себя мыслью, что у меня достаточно денег, чтобы в любую минуту поймать кэб.

2. ИМЯ КЛЁНА

Ангел девятого чина Руахил, что значит благодатный ветер, служил на Корабельном поле. Строго говоря, дикому полю, перелеску или маленькой реке не положен отдельный Ангел, но когда-то на Корабельном поле был поставлен закладной крест.

Петр Симонов, известный физик, получил поле и сосновый лес за ним в качестве уплаты по векселям. Петр Платонович собирался устроить здесь дом и образцовую ферму на английский манер, но все дело ограничилось приездом землемера и благодарственным молебном с установкой деревянного креста на месте будущей церкви.

За восемьдесят с небольшим лет, прошедших с того молебна, из проросшего, не без помощи Ангела, креста вырос Клен. Руахил не знал, можно ли считать это исполнением обета, но каждое утро молился у дерева, которое в каком-то смысле и являлось домовой церковью Симоновых.

Стараниями Ангела чужие люди Корабельное поле не пахали, на нем не сеяли просо, и не косили траву. Едва заметная тропка вилась среди кочек и замшелых камней, отмечая кратчайшее расстояние от брода на реке Оредежь до одноименной станции.

На заливном краю поля жили жадные чибисы, на высоком - жаворонки и полевые мыши. Иволга плела гнездо в речном ивняке, и рябиновый дрозд не на шутку бился с воронами, защищая свое воздушное пространство.

Руахил слышал, как прорастают травы, ворочается птенец в яйце, как земные соки поднимаются по жилам Клена до самых высот. Иногда Ангел беседовал с деревом. Это был странный разговор древнейших земных существ, чей вечный спор о первородстве состоял из одного только слова, которое они повторяли попеременно на разные лады: Ангел - на выдохе, Клен - на вдохе.

У Клена, как и у Ангела, было имя. Каждую осень, когда созревали семена, он вспоминал его, а едва начиналась зима - забывал.

За годы службы Ангел выучил человеческие имена трав и деревьев, и зачастую пользовался ими, чтобы лишний раз не тревожить словами Третьего дня короткую память растений, которая есть особый фермент, содержащийся в семенах.

Ангела занимала неподвижность деревьев, и, с другой стороны, их готовность повиноваться ветру. Руахил решил, что растения созданы Господом, чтобы отмечать пути ветра, подобно тому, как реки созданы, чтобы видеть пути воды.

Мир сотворен в шесть дней не для одних лишь Ангелов, и никому не осознать совершенства, которым он преисполнен. Так, Руахил понимал, что никогда не сможет достичь той полноты осязания, на которую способен Клен, не разглядит, подобно шмелю, среди множества печальных пустоцветов бутон радостный, плодоносный.

То, что виделось Ангелу сплетением ароматов и лучей, изящным вензелем Творца, подписью на творении, - служило пищей для иволги. И напротив, грубые краски и резкие запахи, делавшие некоторые предметы отвратительными для Ангела, у пчел или полевок были чуть ли не идолами.

Но все эти наблюдения относились только к Земле. Небо Господь сотворил для невидимых. Каждое утро Руахил с восторгом и ужасом смотрел в небеса, где разворачивалась могучая мистерия света, божественная драма, в которой оживала вся Священная история - от Бытия до Откровения.

Помимо птиц и деревьев Руахил иногда встречал в поле подобных себе. Ангелы, заметив его, по чину раскланивались, враги - стремительно исчезали. Ведь Руахил был Хранителем, и в правой его руке мог в любую минуту возникнуть меч, на широком лезвии которого огненными буквами грозно сверкала молитва с Именем Господним.

Меч, возможно, самое известное из Ангельских изобретений.

Зарницы и бесы не интересовали Ангела. Это племя было самым младшим на свете и не застало Землю молодой, когда на каждом стволе или камне еще сохранились отпечатки рук Создателя, и эхо сотрясало ветер, ритмично запуская в него тихие, но внятные отголоски слов, из которых был составлен Белый Свет иллюстрированный лексикон Творца.

У врагов не было памяти, они не знали, зачем живут.

Можно жить в небесах и ничего не понимать, потому что, пребывая внутри постоянно длящегося чуда, забываешь восхищаться им. Привыкаешь и начинаешь говорить о небе и о себе, как о погоде и здоровье. В горних такое происходит не реже, чем на земле, но внизу не помнить - гораздо легче.

На земле вообще жить легко, особенно деревьям. Жизнь их проста и праведна, и даже если дерево кого-то убивает, виной тому буря.

Господь не судит деревья. Когда в липу вонзается молния, она нацелена в того, кто укрылся в дупле. И когда ветер стелет траву по земле, он знает, что трава распрямится.

Руахил смотрел из-под руки на самолет, издали похожий на ласточку, а при ближайшем рассмотрении напоминающий синего кита. На носу сидел Смоил, Покровитель странствующих, он печально махнул Руахилу крылом. Руахил понял жест и закрыл лицо ладонями.

Над Корабельным полем качалось серебристое облако.

Когда на Оредежи построили плотину, в верхнем течении реки стало меньше ласточек. Вода подмыла берега, затопила ласточкины норы в красных береговых откосах.

В ночь, когда рыба шла вверх по реке на нерест, Руахил на несколько часов останавливал течение и поднимал заслонку плотины. Крутил скрипучее железное колесо, смазывая механизм молитвой. Стоя на красноватой, прозрачной стене воды, он смотрел, как синие тени рыб входят в неподвижную реку, словно зерна в пашню.

Ангел любил смотреть в воду. Однажды он спустился вниз по реке до самой Луги и дальше, до моря. Он сидел на песчаной дюне и смотрел, как зеленые волны лижут берег. Он помнил море не зеленым, а теплым и золотистым, когда в море, как хмель в пиве, бродила жизнь, и волны то и дело выбрасывали на берег диковинных гадов, которые тут же расползались по окрестным пескам.

В море водились твари, которых забыл Господь. Они возникли не по глаголам его, а как бы по звукам, происходящим при вдохе. Это были случайные брызги на холсте Творения, и большая часть этих мелких изъянов была стерта Всемирным потопом. Но те, что обитали в глубинах, просто ушли на дно, и камни служили им пищей.

С тех пор из его реки утекло много воды, прошло много времени.

Ангел представлял себе время, как дерево с горящей кроной. И сгорает оно быстрее, чем растет.

Но это лишь видимая часть. У этого дерева горит не только крона, но и корни. Там, в мрачных глубинах, где реки текут от устья к истокам, а пепел на папиросах курильщиков превращается в табак, скачут из будущего в прошлое четыре бледных всадника, и пыль всасывается в подковы их коней.

Руахил думал, что Господь застыл в благословляющем жесте, и мир поместился между его ладоней, как буква 'о' в слове 'Бог', но однажды руки опустятся, и случится Большой Хлопок.

Конец Света является частью Замысла, и обратный отсчет начался в первые минуты Творения, когда произошел Конец Тьмы.

Ночью на Корабельном поле пел соловей и трещали цикады. Ангел сидел под Кленом и подпевал. Он то передразнивал арабески птицы, то уходил в фоновые переливы насекомых, то решался на соло. Тогда поле затихало, и только синие колокольчики мягко позванивали в такт его горним распевам.

Пение служило Ангелу тем же, чем человеку речь - средством общения. Руахил умел говорить на трех языках, принятых в Церкви, и еще на русском, но пользовался ими только применительно к травам. В человеческой речи для Ангела слишком мало глаголов. На небесах не называют предметы, там описывают их сложные движения и взаимодействия. Руахил знал триста глаголов, характеризующих ветер. Вообще-то, и сам ветер не являлся для него существительным.

Даже человеческое ухо слышит в этом слове: вертеть, веять, петь.

Поиски точного слова - не праздное занятие для Ангелов. Их слова материальны, и поговорка 'сказано-сделано' - вульгарный перевод с Ангельского.

Как-то раз Руахил одним словом запретил тем, кто ростом выше травы, ходить на Корабельное поле. Козы, собаки, лисы получали щелчок, и поворачивали прочь. Но когда дети дачников со своими корзиночками и удочками стали биться о прозрачную сферу, словно чижи о стекло, Ангел поймал слово в воздухе и съел его. Слово было на вкус как щавель.

Руахил был существом, в основном, невидимым, и в этом своем состоянии походил на порыв теплого ветра, на отсвет солнечного луча. Для полетов ему нет нужды в крыльях. Крылья - это традиция, канон, которому следуют Ангелы на глазах посторонних.

Ангел Корабельного поля делался видимым в минуты глубокой задумчивости или печали.

Руахил не построил себе дома, как человек, и не свил гнезда, как птица. Ночью он привязывал себя за пояс шелковой ниткой к ветке, и парил над деревом-церковью, словно золотой шар.

А когда он смотрел на ночное небо с земли, сквозь крону Клена, ему казалось, что звезды висят на ветках, как яблоки в Едеме. Ангел даже слышал их запретный запах.

Ангелы видят гораздо больше звезд, чем люди, и, по их представлению, они иначе сгруппированы на поверхности неподвижных сфер. В небесах Ангелы видели не языческих богов и животных, но вселенскую Азбуку, которую Господь записал на тверди в четвертый день Творения, уже после того, как создал дерево.

Ангел девятого чина Руахил стоял над полем, которое называют Корабельным, как туман над рекой. Ветер качал колосья мышиного ячменя, и они касались усиками сандалий Ангела, теребил его белый хитон, трепал каштановые волосы, гудел в синих, с серым отливом, маховых перьях. Ангел стоял, опустив голову, и рассматривал гнездо