— Ах, черт побери! — вдруг завопил Ботреле.

— В чем дело?

— Вырваны! Две страницы! Две следующие страницы! Вот, смотрите, следы…

Расстроенный Ботреле весь дрожал от негодования. Массибан, в свою очередь, тоже склонился над книгой:

— Вы правы… Вот здесь остались клочки вырванных страниц. Но ведь здесь совсем свежие следы. Страницы не вырезали, их вырвали… грубо, будто торопились. Вот смотрите, все последующие страницы скомканы, смяты.

— Кто же, кто мог это сделать? — простонал Изидор, заламывая руки. — Кто-то из слуг, сообщник?

— Но это ведь могло произойти и несколько месяцев тому назад, — заметил Массибан.

— И тем не менее. Ведь кто-то все-таки откопал эту книгу, просматривал ее… А вы, месье, — обратился Ботреле к барону, — вам об этом ничего не известно? Может быть, вы кого-нибудь подозреваете?

— Давайте спросим у моей дочери.

— Да-да, верно… Возможно, ей что-нибудь известно…

Господин де Велин подозвал лакея, и несколько минут спустя в комнате появилась мадам де Вильмон. Она оказалась молодой женщиной со скорбным, отрешенным лицом. Ботреле решил перейти сразу к делу:

— Мадам, вы нашли эту книгу наверху, в библиотеке?

— Да, она лежала в пакете с книгами, перевязанном веревкой.

— Вы сами ее читали?

— Читала, вчера вечером.

— В то время, как вы ее читали, были ли уже вырваны вот эти две страницы? Припомните, пожалуйста, две страницы, следующие за таблицей с цифрами и точками.

— Нет, конечно, нет, — удивилась молодая женщина, — все страницы были целы.

— Тем не менее их успели вырвать…

— Всю ночь книга пролежала у меня в комнате.

— А утром?

— Утром я сама отнесла ее вниз, когда сообщили о приходе господина Массибана.

— Как же так?

— Как? Не понимаю… если только… но нет…

— Что вы имеете в виду?

— Жорж… мой сын… этим утром… он играл с книгой.

Она стремительно вышла, а вслед за нею Ботреле с Массибаном и барон. В комнате мальчика не было. Они стали искать его повсюду и наконец нашли за замком. Ребенок спокойно играл. Однако все трое были так взволнованы и так грозно начали его расспрашивать, что тот зарыдал. Все в доме забегали взад и вперед. Кликнули слуг. Вышла невообразимая суматоха. И Ботреле понял, что истина ускользает от него, как сквозь пальцы просачивается вода. Он попытался взять себя в руки, увлек госпожу де Вильмон, за которой пошли и Массибан с бароном, в гостиную и заговорил так:

— Хорошо, пусть книга неполная, вырваны две страницы… Но ведь вы-то их читали, мадам?

— Да.

— Вам известно их содержание?

— Да.

— И вы могли бы нам его пересказать?

— Конечно. Я с большим интересом прочитала всю книгу, однако именно эти две страницы особенно поразили меня, то, что там раскрывалось, было просто удивительно.

— Так говорите же, мадам, говорите, умоляю вас. Эти сведения чрезвычайно важны. Говорите, прошу вас, потерянные минуты потом не вернешь. Полая игла…

— О, ведь это так просто. Полая игла означает…

Ее прервал приход лакея.

— Письмо для мадам.

— Странно… ведь почтальон уже ушел.

— Его принес какой-то мальчик.

Мадам де Вильмон распечатала письмо, начала читать и вдруг, побледнев от ужаса, прижала руку к сердцу, готовая вот-вот упасть.

Бумага выскользнула из ее рук на пол. Ботреле подобрал ее и, даже не подумав спросить разрешения, в свою очередь, прочитал:

«Молчите… в противном случае ваш сын не проснется».

— Мой сын… мой сын… — лепетала она, ослабев настолько, что была не в силах даже побежать на помощь тому, кому угрожали.

— Чепуха, — стал успокаивать ее Ботреле. — Все это несерьезно… какая-то шутка… ну подумайте, кому выгодно…

— Если только, — вдруг вмешался Массибан, — здесь не замешан Арсен Люпен.

Но Ботреле сделал ему знак молчать. Он и сам отлично видел, черт побери, что враг снова рядом, знающий все и готовый на все, и именно поэтому он во что бы то ни стало решил вырвать у госпожи де Вильмон столь долгожданные заветные слова, вырвать их сейчас же, не медля ни минуты.

— Умоляю вас, мадам, успокойтесь… Мы будем возле вас… Нет никакой опасности…

Скажет ли она наконец? Он верил, надеялся, что да. Казалось, вот сейчас женщина начнет говорить.

Но тут дверь снова отворилась. На этот раз вошла горничная. В страшном волнении она запричитала:

— Господин Жорж… Мадам… Господин Жорж… Мадам… Господин Жорж…

В мгновение ока мать обрела вновь все свои силы и первой, гонимая своим безошибочным инстинктом, бросилась вниз по лестнице, промчалась сквозь вестибюль и кинулась к террасе. Там на кресле неподвижно вытянулся маленький Жорж.

— Да он же спит!

— Он так внезапно заснул, мадам, — заплакала служанка. — Я хотела разбудить его, отнести в детскую, но он не просыпался, и руки у него… руки были холодные.

— Холодные… — вторила мать, — да, правда… О, Господи, Господи… О, хоть бы он проснулся!

Ботреле незаметно сунул руку в карман, нащупал рукоятку пистолета, пальцем нашел курок и, резко выдернув оружие, выстрелил в Массибана.

Но тот, как будто заранее зная, что собирается делать молодой человек, будто следил за всеми его движениями, вовремя увернулся. Ботреле же кинулся на него, призывая на помощь слуг:

— Ко мне! Это Люпен!

От неожиданного удара Массибан опрокинулся на одно из плетеных кресел. Но через пару секунд уже стоял, направив на оглушенного, задыхающегося молодого человека дуло его же пистолета.

— Хорошо… отлично… не двигаться… через две-три минуты, не больше… все пройдет… Поздно же ты меня узнал. Значит, здорово я на него похож, на этого Массибана?

Теперь он расправил плечи, распрямил сутулую старческую спину и с угрожающим видом усмехнулся, поглядев в сторону троих напуганных слуг и растерявшегося барона.

— Изидор, ты промахнулся! Если б не крикнул, что я — Люпен, они бы разорвали меня в клочья. Не очень-то приятно иметь дело с такими вот здоровенными парнями! Боже милостивый! Один против четверых. — И, подойдя к ним: — Эй, ребята, не бойтесь… Дядя вас не обидит… хотите конфетку? На, погрызи, успокойся. Ага! Ну-ка давай сюда мои сто франков. Узнал, узнал тебя. Помнишь, сколько я заплатил, чтобы ты отнес хозяйке письмо? Живо, деньги назад, негодный слуга!

И, забрав голубую бумажку, что тот протянул ему, изорвал ее на мелкие клочки.

— Деньги за предательство. Да они мне пальцы жгут!

Он приподнял шляпу и низко склонился перед госпожой де Вильмон:

— Прошу простить меня, мадам. В жизни (и в моей особенно) бывают случаи, когда приходится совершать жестокости, от которых я первый бы покраснел. Не беспокойтесь за сына, просто действие