бы любить! И я люблю Все еще люблю.
— Простите?
— Да я вас прощаю. Интересно, простит ли меня Бог?
«Это тот, кто хотел покончить с собой. Или та? Однако же не покончил. Предпочел (или предпочла) доставать меня».
— Это цитата из пятой песни «Ада», — любезно сообщил голос. — О сладострастниках. Вам это о чем-то говорит?
— Боюсь, что нет. — Галина раздраженно принялась стаскивать пальто, ей стало жарко.
— На досуге прочитайте.
— Я постараюсь.
'Какой там досуг? Белье не стирано третий месяц!
И я вообще не помню, когда готовила нормальный ужин!
А муж? Вообще со мной не говорит. А дочь? С нею что-то творится. Проблемы роста. Мне впору самой звонить на телефон доверия. И еще — кто погуляет с собакой?!'
— А вот еще цитата, — продолжал голос. — Вы можете воспринимать это, как завещание. Песнь тринадцатая.
«Когда так часто звонят и говорят о самоубийстве, это значит, что самоубийства не будет».
— Это и есть завещание, — слабо повторил бесполый голос. — Я понимаю, что бросаю его в пустоту. Я для вас никто. И вы для меня — тоже. В песне тринадцатой говорится о самоубийстве. О вынужденном самоубийстве.
— Вас кто-то вынуждает покончить с собой? — Галина присела в кресло, покусывая палец. Эта нервная реакция всегда появлялась у нее в минуты сильного волнения.
— А вот еще цитата, — игнорируя вопрос, заметил голос. — Из песни пятнадцатой. Послушайте. Это интересно. Интересней, чем вы думаете:
— Он стал для меня всем, — после паузы сказал голос. — Учителем, другом, отцом… Любовником.
— Кто — он?! — В эти рассветные часы Галину всегда клонило в сон, но теперь женщина чувствовала себя так, будто проглотила чашку крепкого кофе. О своих неприятностях она забыла. Галина всегда умела от них отрешиться, когда чуяла настоящую беду. Это и принесло ей популярность среди голосов, которые наводняли по ночам телефонную трубку. Тот, кто звонит в такое время, всегда чувствует — говорят ли с ним по обязанности или из сострадания.
— Он для меня был тем, чем Брунетто Латини был для молодого Данте. Он был всем. Пусть будет стыдно тому, кто подумает о нем дурно, — без выражения сказал голос. А Галина отлично знала — когда из голоса звонящего стирается выражение — дело серьезное. Тот, кому по-настоящему больно, старается казаться равнодушным. — Когда мы встретимся в аду, я упаду перед ним на колени и поцелую руку. И если мне предложат рай и скажут, что его в нем не будет, я выберу ад. Но…
В трубке послышался тихий, ледяной смешок.
— Но я уверен, что мы сойдем на одной станции. И вот что я еще хотел сказать… Я ведь не пытаюсь оправдаться. Я лишь хочу рассказать, как все было. Можете считать, что я даю показания.
«Я говорю с сумасшедшим, — думала Галина, спешно припоминая методики, которыми пользовалась в таких экстренных случаях. — И он в самом деле что-то совершил. Или думает, что совершил».
«Я сейчас сама рехнусь!»
— Надеюсь, — с внезапным ехидством произнес голос, только что с выражением читавший стихи, — мне не придется цитировать еще и начало «Божественной комедии»? Мне всегда казалось странным то, что Данте сразу заявил, что он «земную жизнь прошел до половины». Откуда он мог знать, когда умрет? Я-то, например, знаю. Я умру сейчас.
И Галина, с трудом удерживая трубку — рука тряслась, услышала, что ее собеседник двадцать минут назад перерезал себе вены и надеется, что скоро умрет. От всей своей погубленной души надеется. На полу уже большая лужа крови. Пальцы не слушаются, нож выпал. А ей — спасибо за теплый разговор. И удачи!
— Постойте! — крикнула она. Рванулась, и трубка упала на пол. Когда женщина прижала ее к уху, там раздавались ровные длинные гудки.
«Это правда! Все было правдой! Все эти три разговора не были блефом! Сейчас он умрет!»
Галина заметалась по комнате, натыкаясь на казенную мебель. Ее было немного. Стол, где лежит дежурный журнал, стоит телефон и чашка чая (из пакетика).
Два стула. Диванчик. Вешалка, с которой она несколько минут назад сняла пальто. Тумбочка с телевизором.
Пустая клетка, подвешенная к гардине. Когда-то в ней жил попугай Гоша, но он сдох. Наверное, потому, что был ничьим — его принес кто-то из психологов «на время», потому что дома шел ремонт. А потом уволился, бросив птицу на произвол судьбы. Попугай затосковал, хотя его регулярно и правильно кормили, чистили клетку… Сперва он перестал произносить дурацкую фразу — единственную, которую знал: «Да здравствует Французская революция!» Потом отказался от еды, стал вялым и неряшливым, перестал чистить перышки и полоскаться в ванночке. Затем умер. Галине «повезло» — это она обнаружила его сине- зеленый трупик на полу клетки. И тогда подумала, что, собственно говоря, птица погибла от того же, от чего погибают люди, которые звонят по ночам. Ведь каждому живому существу нужен кто-то, кто будет его любить…
— «Любовь, любить велящая любимым…» Данте!
С ума можно сойти! — Галина остановилась посреди комнаты и огляделась по сторонам, будто не узнавая обстановки. — «Он» или «она» — убили кого-то? Не помню всего, что он сказал. Так… Поспокойней. Сладострастие — это было? Да. Потом — самоубийство. Вынужденное самоубийство. Что он там еще говорил о зависти? Почему я все время повторяю «он»? Это могла быть «она». А затем — «он» или «она» говорили о чем-то, чего я до конца не поняла. Какая-то любовная и преступная связь. Помню слово «учитель». А что «он» или «она» говорили потом? «Не помню сам, как я вошел туда, настолько сон меня опутал ложью…»
Она рванула спутанные пряди волос.
— Туда — это куда? Этой ночью кого-то убили, — размеренно, сказала женщина, называвшая себя по телефону «Галиной». — И этой же ночью кто-то покончил с собой.
И, подняв лицо к пустой клетке, висящей на гардине, добавила:
— Собственно говоря, эта ночь ничем не отличается от других!
Глава 2 (продолжение)
— Кто дома?
Ответом было молчание. Квартира была темна, и в ней отчетливо пахло табачным дымом. Больше никаких признаков жизни не наблюдалось. Группа вошла в прихожую.
— Извините, — чуть повысил голос следователь, — тут кто-нибудь есть?
— Соседка говорила, что тут живет молодой парень, — подал голос тот, кто держал видеокамеру.
— Помню, — раздраженно откликнулся следователь. Предчувствие редко его обманывало, и в этом случае сообщало — дело будет нелегким. Убили человека в тамбуре, где никто из обитателей четырех квартир не запирает дверей. Человек одинок. Обеспечен. Имел много контактов. Его соседка — машинистка, помогавшая ему в работе, также умерла, ее квартиру купила Татьяна, которая и нашла у себя труп. Но почему тело оказалось у нее на кухне? Мать и дочь — и тут «не без блох», привычно выразился про себя
