– Как я и предполагал, на это ушло ровно три минуты, – сообщил он и решительно захлопнул за собой дверь.
Джулия оцепенела. Но не от холода, а от сознания того, что Зак действительно смог доказать свою точку зрения таким омерзительным способом. Чувствуя себя полностью разбитой и эмоционально, и физически, она свернулась клубком и натянула на себя одеяло, сползшее на пол. Но глаза ее были сухи. В этот момент Джулия поклялась самой себе, что больше не прольет из-за него ни единой слезинки. Никогда.
Зак сидел в кресле перед камином, уронив голову на руки, и изо всех сил старался ни о чем не думать и ничего не чувствовать. Он сделал именно то, что собирался сделать, и даже больше; он доказал и ей, и самому себе, что абсолютно в ней не нуждается, даже в сексуальном плане. Он также доказал ей, что ему совершенно безразлично то, что утром она собирается уехать отсюда.
Он весьма эффективно добился именно того, к чему стремился. И еще никогда в жизни он не чувствовал себя таким опустошенным. Никогда в жизни ему еще не было так стыдно за себя.
Конечно, после сегодняшней ночи у Джулии не останется никаких иллюзий в отношении него. Она его окончательно возненавидит и будет совершенно права. Но еще больше он ненавидел себя сам. Он презирал себя за то, что сделал с ней, а также за совершенно непонятную и незнакомую ему прежде слабость, из-за которой ему хотелось немедленно же отправиться в спальню Джулии и умолять ее о прощении. Выпрямившись в кресле, он взглянул на постель, в которой они вместе провели столько счастливых минут, и понял, что не сможет там спать в одиночестве. Особенно зная о том, что она тоже без сна лежит в соседней комнате и ненавидит его.
Глава 39
Когда на рассвете Джулия выбралась из постели, ключи от «блейзера» лежали на туалетном столике, а во всем огромном доме царила жуткая тишина. Мучения и боль прошлой ночи уступили место какому-то тупому безразличию, и Джулия двигалась чисто автоматически, даже не отдавая себе отчета в собственных действиях. Единственное, чего ей хотелось, – это поскорее выбраться отсюда и никогда, ни при каких обстоятельствах не думать и не вспоминать о том, что здесь произошло. Забыть обо всем. Забыть о том, что она вообще когда-то встретила Захария Бенедикта и была настолько глупа, что влюбилась в него. Если любовь делает человека уязвимым и легкоранимым, то упаси Господи еще раз влюбиться в кого-нибудь. Достав из стенного шкафа нейлоновый мешок, Джулия наскоро побросала туда свои вещи и направилась к выходу.
На пороге она ненадолго остановилась и обвела прощальным взглядом спальню, чтобы удостовериться, что ничего не забыла. Выключив свет, Джулия беззвучно повернула дверную ручку и шагнула в полумрак гостиной, но тотчас же застыла как вкопанная. Сердце бешено стучало в груди – у окна, спиной к ней, засунув левую руку в карман брюк, стоял Зак. Заставив себя отвести взгляд от этого призрачного силуэта, Джулия повернулась и на цыпочках направилась к входной двери. Но не успела она сделать и двух шагов, как раздался знакомый голос:
– Список всех, кто был на съемочной площадке в день убийства, лежит на кофейном столике.
Игнорируя комок, внезапно подступивший к горлу, и мысль о том, что он в конечном счете все-таки уступил, Джулия заставила себя двигаться вперед, не оглядываясь.
– Пожалуйста, – еще раз раздался сзади хриплый, умоляющий голос, – прошу тебя, не уходи.
В голосе Зака прозвучала такая отчаянная мольба, что сердце Джулии сжалось от боли, но уязвленная гордость по-прежнему не позволяла остановиться. Надо быть последней дурой, чтобы остаться здесь после того, что произошло вчера.
Она уже взялась за ручку входной двери, когда снова раздался хриплый от напряжения и внутреннего страдания голос. Но на этот раз он звучал гораздо ближе, почти за самой ее спиной:
– Джулия, умоляю тебя, не уходи!
Не в силах сделать над собой последнее усилие и открыть дверь, Джулия прислонилась к ней лбом. Нейлоновый мешок выскользнул из рук и упал на пол. Плечи сотрясались от беззвучных рыданий, а ничем не сдерживаемые слезы ручьем текли по щекам. Она плакала от стыда за собственное безволие и от страха. Джулия теперь по-настоящему боялась этой любви, перед которой была абсолютно бессильна. Зак развернул ее и крепко притянул к груди.
– Прости меня, – отчаянно шептал он, тщетно пытаясь хоть немного успокоить Джулию. Но единственное, что он мог сделать, – это лишь еще крепче прижать ее к себе. – Пожалуйста, прости меня. Пожалуйста.
– Как ты мог так поступить со мной! – рыдала Джулия. – Как ты мог!
Сглотнув застрявший в горле ком, Зак приподнял к себе ее заплаканное лицо и сказал:
– Я сделал это, потому что ты назвала меня трусом и убийцей. Я просто не смог этого выдержать… По крайней мере от тебя. И кроме того, потому что я действительно являюсь бессердечным мерзавцем. В этом ты была совершенно права.
– Ты действительно самый настоящий бессердечный мерзавец, – захлебываясь слезами, согласилась Джулия, – но самое ужасное заключается в том, что я все равно тебя люблю!
Зак снова прижал ее лицо к своей груди и в зародыше подавил порыв ответить именно теми словами, которые Джулия хотела слышать. Теми, которые он хотел ей сказать. Вместо этого он прижал ее покрепче и начал нежно целовать гладкий лоб и щеки. Он вдыхал аромат ее волос и позволил себе полностью отдаться на волю тех чувств, которые пробуждала в нем Джулия. Чувств, совершенно новых и не знакомых для него. В тридцать пять лет он наконец-то узнал, что значит быть любимым просто так, совершенно бескорыстно… быть любимым тогда, когда у него не осталось ничего, что бы он мог предложить взамен, – ни славы, ни даже элементарной респектабельности… быть любимым женщиной удивительного мужества, способной на еще более удивительную преданность. Теперь он понимал это так же отчетливо, как и то, что если он признается ей в своих истинных чувствах, то она будет ждать еще долгие годы после того, как он исчезнет. И тем не менее Зак не мог полностью проигнорировать ее признание.
Потершись щекой о ее волосы, он ласково сказал то, что, по его мнению, полностью соответствовало истине:
– Я не заслуживаю этого, дорогая.
– Я знаю, – охотно согласилась с ним Джулия. В ее глазах по-прежнему стояли слезы, но в голосе ужо
