Филип сцепил зубы с такой силой, что побелевшие скулы выступили буграми, но усилием воли удержался от ответа. Мередит отвела глаза от противников и посмотрела на сыновей Шарлотты. Лицо Джейсона было словно отражением материнского — такое же злобно-торжествующее. Джоел, уставясь в пол, хмурился.

— Джоел — слабак, — сказал когда-то Мередит отец. — Шарлотта и Джейсон — алчные барракуды, но по крайней мере мы хотя бы знаем, чего от них ожидать. От младшего же мальчишки, Джоела, мурашки по коже бегут — в нем есть что-то странное.

Словно почувствовав, что Мередит смотрит на него, Джоел поднял глаза, стараясь выглядеть при этом как можно более безучастным. Он не выглядел странным и в нем, по мнению Мередит, не было ничего угрожающего. По правде говоря, во время последней встречи он выходил из себя, чтобы ей угодить. Тогда Мередит жалела его, потому что мать открыто предпочитала Джейсона, а тот, хотя и был года на два старше брата, не испытывал к нему ничего, кроме презрения.

И неожиданно Мередит почувствовала, что не может больше выносить угнетающей атмосферы этой комнаты.

— Прошу извинить меня, — сказала она адвокату, раскладывавшему на столе какие-то документы, — я подожду за дверями, пока вы закончите.

— Но вы должны подписать эти бумаги, мисс Бенкрофт.

— Подпишу позже, перед вашим уходом, когда отец их прочтет.

Вместо того чтобы подняться наверх, Мередит решила выйти во двор. Становилось темно, и она медленно сошла с крыльца, чувствуя, как холодный ветерок леденит щеки. За спиной открылась дверь, и девушка обернулась, думая, что адвокат хочет позвать ее, но это оказался Джоел, застывший на полпути, так же как она, испуганный этой встречей. Молодой человек колебался, словно хотел остаться, но не был уверен в дружеском приеме.

Мередит с детства вбивали в голову, что необходимо быть вежливой с гостями, и поэтому она попыталась улыбнуться:

— Правда, здесь хорошо?

Джоел кивнул, принимая невысказанное приглашение присоединиться к ней, и спустился с крыльца. В двадцать три года он был на несколько дюймов ниже младшего брата и не так привлекателен, как Джейсон. Джоел стоял, глядя на нее, словно не зная, что сказать.

— Вы изменились, — наконец выдавил он.

— По-видимому, да. В последний раз мы виделись, когда мне было одиннадцать лет.

— После того что сейчас здесь произошло, и вы, должно быть, станете молить Бога о том, чтобы никогда больше в глаза нас не видеть.

Все еще немного ошеломленная условиями завещания деда и не в силах осознать, что они означают для отца, Мередит пожала плечами:

— Завтра я, видимо, так и буду думать. Но сейчас… я словно оцепенела.

— Я хотел бы, чтобы вы знали, — нерешительно начал он. — Не я замышлял лишить вас любви деда и украсть деньги вашего отца.

Мередит поняла, что не может ни простить его, ни осуждать за то, что отец потерял принадлежащие ему деньги. Вздохнув, она подняла глаза к небу:

— Что имела в виду ваша мать насчет сведения счетов с отцом?

— Известно только, что они ненавидели друг друга, сколько я себя помню. Не имею ни малейшего понятия, с чего все началось, но, зная мать, могу с уверенностью сказать, что она не остановится, пока не насытит жажду мести.

— Боже, какой кошмар!

— Леди, — с холодной уверенностью бросил он, — все еще только начинается!

Озноб пробежал по спине Мередит при этом мрачном пророчестве. Она вгляделась в лицо Джоела, но тот просто поднял брови и отказался что-либо объяснить.

Мередит выдернула из гардероба платье, которое намеревалась надеть на бал в честь Четвертого июля, швырнула его на постель и сняла купальный халат. Лето, начавшееся с похорон, стало непрерывной пятинедельной битвой между ней и отцом, битвой, которая накануне переросла в настоящую войну. Они никак не могли договориться насчет колледжа. Раньше Мередит всегда из кожи вон лезла, чтобы угодить отцу. Даже когда тот был чрезмерно строг, она говорила себе, что все это лишь доказательство любви отца; если Филип вел себя грубо, убеждала себя, что он устал от работы; но теперь, обнаружив, насколько деспотически отец вмешивается в ее жизнь, не считаясь с желаниями дочери, не собиралась отказываться от своей мечты, лишь бы угодить ему.

С самого раннего детства Мередит предполагала, что когда-нибудь получит возможность последовать примеру предков и занять законное место в компании. Каждое последующее поколение мужчин Бенкрофтов поднималось шаг за шагом в иерархии фирмы, начиная с заведующего отделом, ступенька за ступенькой делая карьеру, пока не становились вице-президентами, а позже президентами и главами корпорации.

Наконец, когда они были готовы удалиться от дел, передавали бразды правления сыновьям, а сами становились председателями совета директоров. Все шло по заведенному порядку вот уже почти сто лет, и за все это время ни служащие, ни пресса ни разу не осуждали Бенкрофтов за некомпетентность, не намекали, что они не заслуживают столь высоких должностей. Мередит верила, знала, что может стать достойной преемницей отца, если получит такую возможность. Все, чего она ожидала и хотела, — подходящего шанса. Но отец не желал дать его Мередит лишь потому, что она имела несчастье родиться дочерью, а не сыном.

Доведенная едва ли не до слез, Мередит натянула платье, завела руки за спину и попыталась застегнуть «молнию», одновременно подходя к туалетному столику и глядя в зеркало. Девушка без всякого интереса рассматривала короткое вечернее платье без бретелек, купленное за несколько недель специально для этого случая. Корсаж был разрезан по бокам, подхватывая груди, как саронг: многоцветный шелк пастельных тонов, словно неяркая радуга, сужался у талии и легким вихрем ниспадал до колен.

Подняв щетку, она провела по длинным волосам и, не желая делать сложную прическу, откинула их с лица, свернула узлом и вытянула несколько длинных, ложившихся на уши прядей, чтобы смягчить общий эффект. Идеальным украшением для такого платья мог бы послужить кулон из розового топаза, но отец сегодня вечером тоже будет в «Гленмуре», и Мередит не желала доставить ему удовольствие видеть на ней эту драгоценность. Вместо этого она надела затейливые золотые серьги, усаженные розовыми камнями, переливавшимися и сверкавшими в электрическом свете, но кроме них — ни одного украшения. Прическа придавала ей элегантный вид, а золотистый загар чудесно контрастировал со светлыми тонами платья, но будь это не так, Мередит не расстроилась бы и не подумала переодеться в другой наряд. Ей действительно было безразлично, как она выглядит, и решение ехать на бал пришло лишь потому, что Мередит не могла вынести мысли о том, чтобы остаться сегодня дома в одиночестве и медленно сходить с ума от раздражения и тоски. Кроме того, она обещала Шелли Филмор и друзьям Джонатана, что присоединится к ним.

Она уселась за столик, натянула туфли из розового муара на высоких каблуках в тон платью, а когда выпрямилась, случайно взглянула на висевший в рамке, журнал «Бизнес уик», на обложке которого была фотография универмага Бенкрофтов с швейцаром в униформе, стоявшим у дверей. Четырнадцатиэтажное здание стало эмблемой и приметой Чикаго, а швейцар — символом неустанного стремления Бенкрофтов как можно лучше обслужить посетителей. В журнале была помещена также восторженная статья о магазине, где говорилось, что этикетка с именем «Бенкрофт» стала признаком определенного общественного статуса, а затейливое «Б» на пластиковом пакете с покупкой — характеристикой придирчивого покупателя с прекрасным вкусом. В статье также рассказывалось о чрезвычайной компетентности наследников семьи Бенкрофтов, необыкновенном умении разбираться в бизнесе, которому они посвящали жизнь, и что талант и любовь к розничной торговле передавались в генах от поколения к поколению Бенкрофтов еще со времен основателя фирмы Джеймса Бенкрофта.

Когда журналист, интервьюировавший отца Филипа, спросил об этом, тот рассмеялся и ответил, что все возможно. Он добавил, однако, что именно Джеймс Бенкрофт установил традицию, передающуюся от отца к сыну, — традицию тренировки и обучения наследника с самого детства, с того времени, когда ребенок становился достаточно взрослым, чтобы обедать с родителями. За столом отец начинал с того, что