Мышонок взбирался по лестнице. Левая нога у него провалилась на гнилой ступеньке, он выдрал ее и продолжил подъем.– Стой! – крикнул Майкл, но Мышонок не остановился. Лестничная клетка раскачивалась, кусок ограждения неожиданно оторвался и слетел вниз в кучу обломков. Мышонок на мгновение удержался, балансируя на краю, потом ухватился за перила с другой стороны и стал подниматься дальше. Он добрался до следующего этажа, примерно в пятнадцати футах над землей, и запнулся о груду обгоревших балок, еле держащиеся доски заскрипели под ним.– Луиза! – закричал Мышонок.– Это я! Я пришел домой! – Он вошел в анфи– ладу комнат, обрезанных обрушением части строения, обнажившим имуще– ство погибшей семьи: покрытую золой печь, побитую посуду и случайно оставшуюся целой чашку, чудом уцелевшую после сотрясения; то, что не– когда было столом из сосновых планок, теперь обгорело до ножек; кар– кас кресла, пружины торчали, как вывалившиеся кишки; остатки обоев на стене, желтые, как пятна проказы, и на них – светлые прямоугольники, где когда-то висели картины. Мышонок прошел по маленьким комнатам, зовя Луизу, Карлу и Люсиль. Майкл не мог остановить его, да и не было смысла пытаться сделать это. Он поднялся вслед за ним и держался к нему поближе, чтобы попытаться успеть схватить его, если он провалит– ся сквозь пол. Мышонок вошел туда, где была гостиная, в досках были прогоревшие места, где сверху падали горевшие обломки и проваливались ниже. Кушетка, на которой любили сидеть Луиза и девочки, теперь пред– ставляла собой путаницу обгоревших пружин. А пианино, свадебный пода– рок от стариков Луизы, было абстракцией из клавиш и струн. Но целым остался камин из белого кирпича, столько холодных вечеров согревавший Мышонка с его семьей. Уцелел и книжный шкаф, хотя в нем осталось лишь несколько книг. И его любимое кресло-качалка тоже выжило, хотя и сильно обгорело. Оно было все там же, где он его оставил. И тут Мышо– нок глянул на стену рядом с камином, и Майкл услышал, как он захри– пел.

Мгновение Мышонок не шевелился, потом медленно прошел по трещав– шему полу и подошел к вставленному в остекленную рамку Железному Кре– сту – награде сына.

Стекло в рамке треснуло. Не считая этого, Железный Крест не по– страдал. Мышонок снял рамку со стены, держа ее благоговейно, и прочи– тал вписанное в удостоверение имя и дату смерти. Тело его задрожало, в глазах мелькнуло безумие. На бледных щеках над грязной бородкой по– казались два ярко- пунцовых пятна.

Мышонок запустил Железным Крестом в рамке в стену, осколки стек– ла разлетелись по комнате. Медаль, упав на пол, издала легкий звон. Он тут же кинулся к ней, схватил ее с пола и повернулся, с лицом, пунцовым от ярости, чтобы выбросить ее в разбитое окно.

Рука Майкла поймала кулак Мышонка и крепко сжала его.– Нет,– твердо сказал он,– не выбрасывай ее.

Мышонок недоверчиво уставился на него, он медленно моргал, его мозговые шарики проскальзывали по смазке отчаяния. Он застонал, как ветер в развалинах его дома. А потом Мышонок поднял другую руку, сжал ее в кулак и двинул изо всех сил Майклу в челюсть. Голова Майкла мет– нулась назад, но он не отпустил руку Мышонка, как не пытался и защи– щаться. Мышонок ударил его второй раз, и третий. Майкл только смотрел на него, его зеленые глаза горели, а из разбитой нижней губы просочи– лась капелька крови. Мышонок завел кулак назад, чтобы ударить Майкла четвертый раз, но тут маленький человечек заметил, что челюсть Майкла напряглась, готовая принять удар. Все силы внезапно покинули Мышонка, мышцы его обмякли и ладонь раскрылась. Он слабо шлепнул ладонью зеле– ноглазого по лицу, а потом рука у него упала, глаза стали щипать сле– зы, колени подгибались. Он стал валиться на землю, но Майкл удержал его.

– Я хочу умереть,– прошептал Мышонок.– Я хочу умереть. Я хочу умереть. О, Боже, пожалуйста, дай мне…

– Вставай,– сказал ему Майкл.– Давай вставай.

Ноги Мышонка были как ватные. Ему хотелось на этот раз упасть и лежать так, пока молот Бога- громовержца не сокрушит землю. Он ощутил запах пороха от одежды другого человека, и этот горький аромат возро– дил в его памяти каждый страшный миг той схватки в соснах. Мышонок стал вырываться от Майкла и отшатнулся назад.– Не подходи ко мне! – закричал он.– Будь ты проклят, не подходи ко мне!

Майкл ничего не сказал. Гроза подошла, и она должна прогреметь, чтобы затем утихнуть.

– Убийца! – взвизгнул Мышонок.– Зверь! Я видел твое лицо там, в деревьях. Я видел его, когда ты убивал тех людей! Немцев! Моих людей! Ты пристрелил того мальчишку и даже глазом не моргнул!

– Не до моргания было! – сказал Майкл.

– Тебе это доставляло удовольствие! – продолжал свирепеть Мышо– нок.– Тебе ведь нравится убивать, так?

– Нет. Не нравится.

– О, Боже… Иисусе… ты и меня тоже заставил убить.– Лицо Мы– шонка исказилось. Он чувствовал, будто его выворачивало наизнанку от внутренних позывов.– Тот молодой парень… Я его убил. Я убил его. Убил немца. О, Боже мой! – Он оглядел изуродованную комнату, и ему показалось, что он услышал крики своей жены и двух дочерей, они кри– чали, в то время как взрыв бомбы возносил их до небес. Где я был, ду– мал он, когда бомбардировщики союзников сбрасывали смерть на самых любимых людей? У него даже не сохранилось их фотографий, все его бу– маги, его бумажник и фотокарточки отобрали у него в Париже. Это было так жестоко, что он не удержался на ногах и упал на колени. Он стал рыться в куче обгоревшего мусора, отчаянно пытаясь найти хоть какую– то фотографию Луизы и детей.

Майкл тыльной стороной ладони вытер кровь с губы. Мышонок рылся среди обломков во всех помещениях своей квартиры, но Железный Крест по-прежнему держал в кулаке.– Что ты собираешься делать дальше? – спросил Майкл.

– Это все ты сделал. Ты. Твои союзники. Их бомбардировщики. Их ненависть к Германии. Гитлер прав. Мир боится и ненавидит Германию. Я думал, что он сумасшедший, но он оказался прав.– Мышонок копался все глубже в обломках, фотокарточек не было, только пепел. Он обратил свой взор к обгоревшим книгам и стал искать фотографии, которые, бы– вало, стояли на полках.– Я предам тебя! Вот что я сделаю. Я предам тебя, а потом пойду в церковь и вымолю прощение. Боже мой!.. Я убил немца. Я убил немца своими собственными руками.– Он всхлипнул, и сле– зы потекли по его лицу.– Где фотографии? Ну где же фотографии?

Майкл опустился на колени в нескольких футах от него.– Тебе нельзя здесь оставаться.

– Здесь мой дом! – закричал Мышонок, с такой силой, что пустые оконные рамы задрожали. Глаза его покраснели и запали в орбиты.– Я здесь жил,– сказал он, на этот раз шепотом, сквозь комок в горле.

– Теперь здесь никто не живет,– Майкл встал.– Гюнтер ждет. Пора ехать.

– Ехать? Куда ехать? – Он был словно тот русский пленный, кото– рый не видел смысла в побеге.– Ты – британский шпион, а я – гражданин Германии. Боже мой… зачем я позволил уговорить себя на такое! У ме– ня душа горит. О, Господи, прости меня!

– Именно из-за Гитлера упали те бомбы, которые уничтожили твою семью,– сказал Майкл.– Думаешь, никто не скорбел над мертвыми, когда нацистские самолеты бомбили Лондон? Думаешь, твоя жена и дети – един– ственные, чьи тела вытащили из развалин взорванного дома? Если дума– ешь так, то ты дурак.– Он говорил тихо и спокойно, но его зеленый глаз пронзительно смотрел на Мышонка.– Варшава, Нарвик, Роттердам, Седан, Дюнкерк, Крит, Ленинград, Сталинград. Гитлер усеял города тру– пами так далеко на север, юг, восток и запад, как только мог достать. Сотни тысяч, над кем скорбят. Повсюду многие люди, как и ты, плачут в развалинах.– Он покачал головой, ощущая смешанное чувство жалости и отвращения.– Твоя страна гибнет. Гитлер ее уничтожает. Но прежде, чем с ним будет покончено, он планирует уничтожить как можно больше лю– дей. Твой сын, жена, дочери – кто они для Гитлера? Имели они для него какое-то значение? Не думаю.

– Заткни свой поганый рот! – Слезы блестели в щетине на подбо– родке Мышонка как фальшивые бриллианты.

– Я сожалею, что бомбы упали сюда,– продолжал Майкл.– Я сожалею, что они падали в Лондоне. Но когда к власти пришли нацисты и Гитлер начал войну, где-то просто обязательно должны были падать бомбы.

Мышонок не отвечал. Он не смог найти в мусоре никакой фотокар– точки и сел на обгоревший пол, обхватив себя руками.

– У тебя здесь есть какие-нибудь родственники? – спросил Майкл.