хорошего. Их нужно спасти от повторения той же ошибки. Нужно спасти их от себя. И вот поэтому он решил разломать печатный пресс прежде, чем на нем что-нибудь будет напечатано… Это такая же опасная вещь, как и бомба, а они этого даже не понимают! И эта лошадь тоже была опасна, рассудил он, лошадь заставляет людей думать о путешествиях, колесах, автомобилях — а это ведет прямо к загрязнению воздуха и авариям, ведь так? Они еще поблагодарят его за поджог сарая, потому что они смогут некоторое время есть вареную конину.

Он был рад, что пришел в Мериз Рест. И как раз вовремя.

Он видел, как они въехали в город на своем фургоне «Странствующее шоу», слышал, что гигант кричал, искал врача.

У некоторых людей нет никакого уважения к тихому, мирному городу. Ладно…

Уважению будем учить. Прямо сейчас.

Его ботинки затопали по направлению к Свон.

Джош ударил в дверь горящего сарая со всей силы своих двухсот пятидесяти фунтов, крик Глории еще звенел у него в ушах.

Какую-то долю секунды он думал, что он снова на футбольном поле и бежит на выкладку. Он подумал, что дверь не поддается, но потом дерево раскололось, и дверь упала внутрь, внося его прямо в ад.

Он откатился от горящих деревяшек и вскочил на ноги. Перед лицом у него клубился дым, и ужасный жар почти скрючил его. — Мул! — закричал он. Он услышал брыкание и крик, но не видел его. Пламя падало на него, как копья, и огонь стал попадать с крыши, как падают оранжевые конфетти. Он направился к стойлу Мула, пальто его начинало тлеть, дым окружил его.

— Мое, мое, — тихо сказал человек. Он остановился как раз около тоненькой фигурки на полу, его внимание привлек предмет на сосновом столике. Он потянулся тощей рукой и поднял зеркало с двумя вырезанными лицами на ручке, глядящими в разные стороны. Он собирался полюбоваться новым лицом, которое у него получилось, но зеркало было темным. Провел пальцем по вырезанным лицам. У какого зеркала может быть черное стекло, хотел бы он знать, — и его новый рот задергался.

Это зеркало вызвало у него те же ощущения, что и стеклянное кольцо. Это вещь, которой быть не должно. Какое у нее назначение и что она здесь делает?

Это ему не понравилось. Совсем. Он поднял руку и разбил об стол зеркало на кусочки, затем перекрутил ручку с двумя лицами и отбросил его. Теперь он себя чувствовал гораздо лучше.

Но на столе был еще один предмет. Небольшой кожаный чехол. Он поднял его и вытряс его содержимое себе на ладонь. Выпало маленькое зернышко кукурузы, испачканное запекшейся кровью.

— Что это? — прошептал он. — В нескольких футах от него тихо застонала фигура на полу. Он сжал рукой зернышко и повернулся на звук, глаза у него были красные, в них отражались отблески от огня.

Его взгляд задержался на забинтованной фигурке в скрюченных руках. Тепло воронками забилось в его правом кулаке и оттуда послышался приглушенный хлопок. Он открыл рот и засунул туда кукурузное зернышко, задумчиво его разжевывая.

Он видел вчера эту фигуру, после того, как наблюдал, как разворовывают их фургон. Вчера руки не были забинтованы. Почему они забинтованы сейчас? Почему?

Наискосок через комнату поднял голову Расти, стараясь прийти в себя. Он увидел высокого стройного мужчину в коричневой парке, приближающегося к Свон. Увидел, как он стоит над ней. Боль сокрушала его, и он лежал в луже крови. Собирается снова уйти, понял он. Вставать…

Вставать…

Он пополз через лужу своей крови.

Его здоровый глаз почти ослеп от дыма, Джош увидел впереди какое-то движение. Это был Мул — на дыбах, в панике, бьющий копытами, не способный выбраться наружу. Одеяло у него на спине дымилось, вот-вот готовое загореться.

Он подбежал к лошади и почти был растоптан копытами, когда обезумевший Мул встал на дыбы и снова опустился, крутясь то в одном направлении, то в другом. Джош мог придумать только одно. Он поднял руки перед мордой лошади и захлопал в ладоши как можно громче, так, как он видел, когда-то делала Свон на ферме Джеспина.

Напомнил ли этот звук о Свон, или просто сломал на секунду панику, Мул перестал метаться и встал спокойно, глаза его были от ужаса влажны и расширены. Джош не стал терять ни минуты зря, он схватил Мула за гриву и выволок из стойла, стараясь подвести его к двери. Мул упирался ногами.

— Пойдем, дурак проклятый! — завопил он, жар опалял ему легкие. Он стоял ботинками на горящей соломе, суставы его трещали, когда он тащил Мула вперед. Сверху падали куски горящего дерева и били его по плечам, а Мула по бокам. Вокруг кружились, как осы, искры.

А потом Мул, должно быть, хватил глоток свежего воздуха, потому что рванулся так быстро, что Джош только успел ухватиться руками за его шею. Ботинки его протащились по полу, когда Мул прорывался сквозь пламя.

Они выскочили через отверстие, где раньше была дверь сарая, в холодной ночной воздух, с искрами, летящими от горящего пальто Джоша, с очажками огня в гриве и хвосте у Мула.

Человек в коричневой парке стоял, глядя на забинтованные руки. — Что же случилось, пока я не следил за ними? — спросил он с тягучим южным акцентом. На мгновение печатный пресс был забыт. Зеркало, которое не отражало, единственное зернышко кукурузы, забинтованные руки…

Все это беспокоило его, так же как и стеклянное кольцо, потому что он их не понимал. И было еще что- то, что-то связанное с этой фигуркой на полу. Что это было? Это ничто, подумал он, меньше чем нуль. Кусок дерьма, который проходит по канализационной трубе Мериз Рест.

Но почему он чувствовал что-то еще при виде этой фигурки? Что-то…

Угрожающее.

Он поднял правую руку. Тепло пульсировало в пальцах, на одном из них загорелся огонь, и этот огонь распространился по всей ладони. Через несколько секунд его рука была как в перчатке из огня.

Решение относительно всех тех вещей, которых он не понимал, было простым. Уничтожить.

Он потянулся к голове, на которой была корка из наростов.

— Нет.

Шепот был слабым. Но рука, которая схватила его запястье, еще сохраняла какую-то силу.

Человек в коричневой парке недобро посмотрел на него, и при свете от горящей руки Расти увидел его лицо, обветренное, с грубыми рубцами, плотной седой бородой, и глаза его были такие голубые, что даже почти белые.

От прикосновения к этому человеку по костям Расти пошли волны холода, и больше всего на земле он хотел сейчас отдернуть руку, но холод поразил его нервы и удержал от этого. Расти сказал: — Нет. Не трогай Свон, сволочь.

Он увидел, что мужчина слабо улыбнулся, это была улыбка сожаления, но потом сожаление прошло.

Мужчина протянул руку и схватил своей горящей рукой Расти за горло. И шея Расти оказалась в петле из огня. Когда Расти вскрикнул, мужчина приподнял его с пола и поддал ногой, его рука жгла огнем как напалмом, опаляя Расти волосы и брови. Его одежда занялась, и внутри, в холодной сердцевине боли и паники, он понял, что превращается в живой факел — и ему осталось жить несколько секунд.

А потом, после него, настанет очередь Свон.

Тело Расти дергалось и боролось, но он знал, что с ним все кончено. Запах своего же горящего тела заставлял его думать о жирном мясе по-французски на ярмарке в штате Оклахома, когда он был еще юнцом. Пламя уже дошло вглубь до костей, и нервы его уже местами отключали восприятие боли, как будто он уже прошел точку, откуда нет возврата.

Мама что-то говорила, подумал Расти. Говорила… Говорила…

Мама говорила, борись против огня огнем.

Горящими поленьями своих рук Расти обнял мужчину, сплетя пальцы у него за спиной. Пальцы держались как цепи, а свое горящее лицо Расти ткнул в бороду этому человеку.

Борода загорелась. Лицо покрылось пузырями, стало плавиться и потекло как пластиковая маска, обнажая более глубокий слой цвета модельной глины.

Расти и мужчина закружились по комнате как участники какого-то причудливого балета.