распростершись, кровавыми кучами, у их ног валялись остатки боевого снаряжения. Но оружие было… совсем другое: мечи и копья, разрубленные шлемы, пробитые щиты, нагрудники и другие вещи. Мертвые и умирающие лошади, человеческие руки и ноги, вырванные из суставов, обезглавленные тела. Вот чернобородый воин молит о милосердии, кровь струится из раны на его животе. Кэй обнаружила, что подходит к этому человеку, и когда ее тень удлинилась и упала на него, он взглянул на нее со слепым страхом в глазах и вытянул руки перед лицом. Она стояла над ним, наблюдая.

И поняла, что хотела уничтожить его. Засунуть руку в рану и выдавить его кровоточащие внутренности. Втоптать его в пыль у себя под ногами.

Он заговорил на наречии, которое Кэй сперва не поняла, но затем слова, казалось, обретали значение внутри ее мозга: «…пощади мою жизнь… во имя богов, пощади мою жизнь…»

Кэй знала, что другие наблюдают за ней. Она почувствовала, как ненависть вскипает в ней горькой желчью. «Вот мое милосердие», — ее голос прозвучал гортанно и низко и был совсем не похож на ее собственный. В следующее мгновение ее рука опустилась, и зажатое в ней оружие раскололо воздух с жутким свистящим звуком. Лезвие топора вонзилось в горло воина, проникая все глубже и глубже; фонтан крови взвился в воздух; его рот распахнулся в безмолвном крике. Вонзаясь все глубже и глубже, лезвие словно бы пело в ее руке.

Голова с открытым ртом отлетела на окровавленный песок, прокатилась еще несколько футов, затем замерла в неподвижности. Тело у ее ног начало дрожать в смертельной судороге, из обрубка шеи все еще извергалась кровь. Потихоньку сердце перестало биться, и Кэй переступила через труп, ухватила голову за волосы и высоко подняла над собой. Кровь капала на ее плечо, и старый шрам от копья на ее теле снова казался свежим. Высоко держа отрубленную голову перед другими, она открыла рот и крикнула. Этот долгий, дикий, душераздирающий крик, эхом разлетевшийся по долине, одновременно и испугал ее, и привел в восторг. Другие подхватили боевой клич, и от этого затряслась земля, и во всем мире не осталось больше других звуков. Тогда она вскинула отрубленную голову еще выше и швырнула на землю с такой силой, которая проломила череп, заставив мозги вытечь наружу, словно коричневое желе.

Ее конь, огромный, с гладкими боками, дожидался ее. В несколько прыжков она добежала до него, вспрыгнула на спину и опустила топор в мешок из львиной шкуры, который висел на боку. Впереди, заслоняя горизонт, поднималось облако пыли. Три казавшихся точками всадника приближались со стороны горизонта, копыта их лошадей взметали вверх спирали песка, они ступали аккуратно, хорошо ориентируясь среди хаоса войны. Всадницы осадили своих лошадей, их глаза блестели возбуждением и жаждой крови, одна из них — Демонда Темная — указала на запад и сказала, что последние из их врагов сейчас ползают на брюхе посреди зноя, песок скрипит на их зубах и они молят о приближении смерти. «Мы можем дать им смерть просто своей тенью, падающей на солнце», — сказала Демонда, ее лицо было все еще в пятнах запекшейся крови от удара топора, который рассек вражеского воина до позвоночника. Черная лоснящаяся лошадь под ней возбужденно гарцевала, ее чувства все еще были обострены шумом и лязгом битвы.

Они начали преследовать врага и теснить его на запад, их приближение распугивало стервятников, которые немедленно взлетали в небо, кружась вокруг наполовину съеденных трупов людей и животных.

Кэй почувствовала кипение своей крови. Глазами, превратившимися в щели от резких солнечных лучей, она презрительно смотрела на искромсанные тела, сознавая, что все это видят не ее глаза. Длинный зазубренный шрам тянулся вниз по ее левому бедру до колена — пометка другой, более ранней битвы; но она знала, что этот шрам принадлежит не ее телу. Нет, нет. Эта кровь, глаза и шрам принадлежат другому. Кому-то ужасному, жестокому и жаждущему разрушения так, как можно жаждать пищи и питья. Кому-то, кто отрубил человеческую голову и издал боевой клич, древний, как сама вечность. Кому-то другому, затаившемуся внутри нее.

Теперь они выслеживали дичь в красных струящихся солнечных лучах. Она смотрела из стороны в сторону, как животное, обозревающее чащу в поисках опасности. Она вдыхала воздух: сладкий воздух, пропитанный сладким запахом разрушения и человеческой крови. Она чувствовала неукротимую мощь коня между своими гладкими мускулистыми бедрами. Кэй могла проникнуть в сознание этого существа, слышать его мысли и чувствовать, как его кровь течет в ее жилах, словно река опустошения и резни. Может быть, мне достанется один из них. Я потребую самого сильного мужчину и протащу его за своей лошадью, словно груз, потом буду медленно сдирать с него мясо и кожу — так, как и надо это делать…

Нет. Кэй услышала свой собственный голос, словно доносящийся из далекого, затерянного во времени туннеля. Нет…

Так, как и надо это делать, когда счищаешь кожуру с прогнившего фрукта. Пока он не закричит…

Пожалуйста. Нет. Пожалуйста. Я хочу… Я не могу вздохнуть… Я хочу проснуться, я хочу проснуться…

…прося о пощаде, и тогда я расколю ему череп…

Пожалуйста. Пожалуйста. Отпусти меня. Отпусти меня.

…и съем мозг воина из чаши его черепа.

Я не могу вздохнуть. Я не могу… Я хочу… Я не могу… Пожалуйста…

— Пожалуйста… — Кэй услышала свой собственный голос, отдающийся, отдающийся, отдающийся эхом в голове, и неожиданно поле битвы и палящее солнце начали плавиться, словно картина, нарисованная масляными красками. Эти краски плавились и смешивались, превращаясь в серый фон, непохожий ни на смерть, ни на жизнь, и она шла через какое-то холодное, напоминающее пещеру место. Вдруг что-то звякнуло. Появился кружок света. Это не солнце. Больше нет тел. Нет поля, усеянного павшими. Где я? Я не знаю. Я потеряна. Я потеряна. Я не знаю, где я, кто я и почему…

— Кэй? — сказал кто-то мягко. Мужчина. Враг, уничтожающий все прекрасное и хорошее. Мужчина. — Кэй?

Она постаралась сфокусировать внимание на нем, попыталась соединить вместе фрагменты картины. На мгновение она увидела его чернобородым, с глазами, расширенными от ужаса при виде ее, и холодная, чистая, подобная молнии ненависть рванулась из нее наружу, но затем она услышала свой голос: «Мое имя Кэй Рейд, я спала и теперь проснулась». — Чувство, вызванное сном, помедлило внутри нее, оставляя жаркий зной в крови, и затем исчезло.

— О, Боже мой, — она услышала свои слова и осознала, что пристально смотрит на лампу, которую он включил.

— Эй, — сказал Эван, его глаза опухли от сна. Он чуть подтолкнул ее локтем. — Где ты была?

— Где я… была?

— Да, — сказал он. — Что ты видела во сне? Ты начала метаться и что-то говорила, но слишком тихо, чтобы я мог расслышать.

Кэй неожиданно потянулась и тесно прижалась к нему. Он слышал, как сердце колотится у нее в груди.

— Это был кошмар? — спросил он, теперь действительно озабоченный.

— О, Господи, да, — сказала Кэй. — Просто подержи меня так одну минуту. Ничего не говори, только обними.

Они тихо лежали в течение долгого времени. Молчание было нарушено, когда та собака в конце улицы принялась лаять.

— Проклятый пес, — раздраженно сказал Эван. — Кто бы его там ни держал, ему следовало бы одевать этой твари намордник на ночь. Ты чувствуешь себя лучше сейчас?

Она кивнула, но солгала. Она ощущала сильный внутренний холод, словно бы ее душа осталась в пещере, которая открылась для нее, когда она в первый раз заснула этой ночью. Она чувствовала себя слабой и опустошенной, и поняла, что то же самое чувство владело ей, когда она встретила Катрин Драго в амфитеатре. Прекрати! — сказала она себе резко. — В этом нет никакого смысла! Это был всего лишь кошмар, и все! Но впервые в жизни часть ее мозга отказалась полностью поверить в это, и страх затопил ее, словно вода, которая годами скапливается за дамбой, пока дамба не начинает трескаться. Совсем незначительный эпизод, но достаточно сильный, чтобы расшатать бетон рассудка.

— Я думал, что кошмары — это мой профиль, — сказал Эван, пытаясь приободрить ее, но тут же понимая, что сказал не то, что надо. Ей лицо нахмурилось в сомнении. Он еще некоторое время помолчал,