— Мужайтесь, — сказала она.
— Вы тоже, — ответил он.
Ему хотелось запомнить ее в эту минуту — красивую и гордую, и ничего в ее лице не выдавало, что вскоре ее ждет ужасная смерть. Она еще помедлила, глядя ему в глаза, потом отвернулась, пошла к своей скамье, села и снова закуталась в мешковину.
— Двигайся! — громыхнул Грин.
Вудворд ухватился за плечо Мэтью почти отцовским жестом и вывел его из тюрьмы. У дверей Мэтью подавил желание оглянуться на Рэйчел, потому что у него было такое чувство, будто он бросил ее, хотя он понимал, что на воле сможет сделать больше для ее освобождения.
И выходя на туманный и слабый утренний свет, он вдруг понял, что принял на себя — в меру своих способностей — непривычную роль бойца.
Грин запер дверь тюрьмы.
— Сюда, — сказал он, схватил Мэтью за левую руку и вырвал ее у Вудворда довольно грубо, направляя к позорному столбу, стоящему перед тюрьмой.
— Это необходимо, сэр?
Голос Вудворда, хотя еще слабый, был несколько живее, чем накануне.
Грин не дал себе труда ответить. По дороге к столбу Мэтью увидел, что весть о порке собрала на развлечение с десяток жителей. Среди них был и Сет Хейзелтон, на ухмыляющейся физиономии которого все еще держался грязный бинт, и Лукреция Воган, принесшая с собой корзину хлебцев и кексов, которые она уже продавала собравшимся. Неподалеку в собственной карете находился и сам хозяин Фаунт-Рояла, приехавший удостовериться, что правосудие будет совершено, и Гуд сидел на козлах, медленными движениями строгая какую-то деревяшку.
— Распори ему спину, Грин! — попросил Хейзелтон. — Распори, как он мне морду распорол!
Грин ключом со своей связки отпер верхнюю половину оков столба и приподнял их.
— Сними рубашку, — сказал он Мэтью.
Выполняя это требование, Мэтью со спазмом в животе увидел на крюке справа от себя свернувшуюся кожаную плеть футов двух длины. Она, конечно, не была столь внушительна, как кнут или девятихвостка, но и такая может оставить серьезные повреждения, если применить ее с должной силой — а Грин в данный момент более всего походил на страшного рыжебородого Голиафа.
— К столбу, — приказал великан.
Мэтью вложил руки в углубления, для них предназначенные, и приложил шею к сырому дереву. Грин запер оковы столба, приковав голову и руки юноши. Мэтью теперь стоял полусогнувшись, подставив плети обнаженную спину. Он не мог повернуть голову, чтобы следить взглядом за Грином, но услышал шелест плети, снимаемой с крюка.
Плеть щелкнула — это Грин ее проверял. Мэтью вздрогнул, по спине поползли мурашки.
— Дай ему как следует! — заорал Хейзелтон.
Мэтью не мог ни поднять, ни опустить голову. Ощущение ужасной беспомощности охватило его целиком. Он сжал руки в кулаки и крепко зажмурил глаза.
— Раз! — произнес Грин, и Мэтью знал, что сейчас последует первый удар. Магистрат, стоявший рядом, вынужден был отвести глаза и уставиться в землю. Он чувствовал, что его вот-вот стошнит.
Мэтью ждал. Потом он скорее ощутил, нежели услышал, как Грин замахивается. Зрители затихли. Мэтью понял, что плеть занесена и готова ударить…
…поперек плеч, и жаркая боль стала жарче, загорелась огнем, адское пламя обугливало кожу и вызвало слезы в зажмуренных глазах. Он услышал, как сам ахнул от болевого шока, но у него хватило присутствия духа открыть рот, чтобы не прикусить язык. Плеть убралась, но пораженная полоса кожи горела все жарче и жарче — такой физической боли Мэтью не испытывал в жизни, — а ведь еще предстояли второй и третий удары.
— Черт побери, Грин! — взвыл Хейзелтон. — Кровь нам покажи!
— Заткни пасть! — заревел в ответ Грин. — Тут тебе не цирк за полпенни!
И снова Мэтью ждал с крепко зажмуренными глазами. И снова Грин замахнулся плетью, и Мэтью ощутил, как он вкладывает свою силу в удар, свистнувший во влажном воздухе.
— Два! — выкрикнул Грин.
У Мэтью перед глазами вспыхнули ярко-красные и угольно-черные круги, как цвета военного флага, и потом реальнейшая, острейшая, дичайшая боль, которая только может быть под небесами Божьими, вгрызлась в спину. Она хлынула вниз и вверх по позвоночнику, до самой макушки, и Мэтью услышал свой собственный животный стон, но сумел сдержать крик, готовый вырваться из глотки.
— Три! — объявил Грин.
И снова засвистела плеть. Мэтью чувствовал слезы на щеках. Боже мой, подумал он. Боже мой, Боже мой…
— Сделано, мистер Бидвелл!
— Нет! — яростно заревел Хейзелтон. — Ты придержал плеть! Я видел, что придержал!
— Придержи свой язык, Сет! А то, видит Бог, я тебе его укорочу!
— Джентльмены, джентльмены! — Бидвелл выступил из кареты и прошел к позорному столбу. — По моему мнению, на сегодня уже достаточно насилия. — Он наклонился заглянуть в мокрое от пота лицо Мэтью. — Ты усвоил урок, клерк?
— Грин придержал! — настаивал кузнец. — Нечестно так отпускать мальчишку, который мне лицо на всю жизнь изуродовал!
— Мы согласились насчет наказания, мистер Хейзелтон, — напомнил Бидвелл. — Я считаю, что мистер Грин исполнил его с должным усердием. Вы согласны, магистрат?
Вудворд смотрел на красные рубцы, вздувавшиеся на плечах Мэтью.
— Я согласен.
— Я объявляю наказание исполненным, а этого молодого человека — свободным. Отпустите его, мистер Грин.
Но Хейзелтон был так разъярен, что чуть ли не джигу танцевал.
— Я не удовлетворен! Крови не было!
— Это я могу исправить, — пообещал Грин, сворачивая плеть и подходя открыть оковы столба.
Хейзелтон сделал два шага вперед и сунулся уродливой мордой прямо в лицо Мэтью.
— Попадись мне только на моей земле, и я сам с тебя шкуру спущу! Я-то уже не сдержу плеть! — Он отошел и бросил пылающий взгляд на Бидвелла. — Черный день сегодня для правосудия!
С этими словами он направился в сторону своего дома.
Оковы раскрылись. Мэтью высвободился из объятий столба, и ему пришлось закусить губу, когда новая волна боли накатила на плечи. Если Грин действительно придержал, то Мэтью ни за что не хотел бы оказаться под его кнутом, когда великан прилагает полную силу. Голова у него кружилась, и он на миг остановился, держась рукой за столб.
— Как ты?
Вудворд уже стоял рядом.
— Нормально, сэр. То есть все будет нормально.
— Ладно, пойдем! — Бидвелл не слишком давал себе труд скрыть ухмылку. — Полагаю, небольшой завтрак тебе не повредит!
Мэтью последовал за Бидвеллом к карете, магистрат шел рядом. Зеваки стали расходиться по будничным делам, раз уж развлечение закончилось. Вдруг перед Мэтью появилась женщина и радостно