— Я понял вас так, что вы довольны его реакцией на лекарство.

— Да, доволен, — с упором произнес Шилдс. — Но я должен вам кое-что сказать про это средство. Я его создал сам из того, что у меня есть. И намеренно усилил его настолько, насколько осмелился, чтобы подстегнуть тело увеличить кровоток, и тем самым…

— Да-да, — перебил Мэтью. — Насчет застойной крови я все это знаю. Что там с лекарством?

— Оно… как бы это лучше сказать… весьма экспериментальное. Я никогда не давал именно эту пропись и именно в таких сильных дозах.

Мэтью теперь начинал понимать, к чему ведет доктор.

— Да, я слушаю.

— Лекарство создано достаточно сильным, чтобы улучшить его самочувствие. Уменьшить болевые ощущения. Вновь… разбудить природные процессы исцеления.

— Другими словами, — сказал Мэтью, — это сильный наркотик, который дает ему иллюзию хорошего состояния?

— Слово «сильный» — это, боюсь… гм… недооценка. Правильный термин — «геркулесовский».

— То есть без этого средства он вернется к состоянию, в котором был до того?

— Этого я не знаю. Но я знаю определенно, что лихорадка отступила и дыхание стало намного свободнее. Также улучшилось состояние горла. Итак: я сделал то, что вы от меня требовали, молодой человек. Я вернул магистрата от врат смерти… и он заплатил за это зависимостью от лекарства.

— Что означает, — мрачно добавил Мэтью, — что магистрат зависим также и от изготовителя лекарства. На всякий случай, если в будущем я вздумаю преследовать вас за убийство Николаса Пейна.

Шилдс вздрогнул и приложил палец к губам, прося Мэтью умерить голос.

— Нет, вы ошибаетесь, — сказал он. — Я клянусь вам. При составлении лекарства это не учитывалось. Я уже сказал: я воспользовался тем, что было в наличии, в тех дозах, которые я счел достаточными для данного случая. Что же касается Пейна… не будете ли вы так любезны мне о нем более не напоминать? Извините, но я требую, чтобы это прекратилось.

Мэтью увидел в глазах доктора вспышку, будто в нем повернулся нож боли, — мимолетную, тут же исчезнувшую, будто ее и не было.

— Хорошо, — сказал он. — Что будет дальше?

— Я собираюсь, когда свершится казнь, начать разбавлять дозу. Останутся те же три стакана в день, но один из них будет иметь половинную силу. Далее, если все пойдет без осложнений, мы снизим до половины силу второго стакана. Айзек — сильный человек с сильной конституцией. Я надеюсь, что его тело продолжит выздоровление собственными силами.

— Но вы не станете возвращаться к ланцету и банкам?

— Нет. Эти дороги мы уже прошли.

— А что вы скажете о его перевозке в Чарльз-Таун? Выдержит он ее?

— Возможно, да, возможно, нет. Я не могу сказать.

— И ничего больше для него сделать невозможно?

— Невозможно, — подтвердил Шилдс. — Теперь все зависит от него… и от Бога. Но у него лучше самочувствие и лучше дыхание. Он может разговаривать. Это — учитывая, как мало у меня под рукой было лекарств, — я бы назвал своего рода чудом.

— Да, — согласился Мэтью. — Согласен с вами. Я… не хотел бы казаться неблагодарным за все, что вы сделали. И понимаю, что в этих обстоятельствах вы проявили искусство, достойное восхищения.

— Спасибо, сэр. Быть может, здесь было больше удачи, чем искусства… но я сделал все, что мог.

Мэтью кивнул.

— Да… вы уже осмотрели тело Линча?

— Осмотрел. Судя по свертыванию крови, я считаю, что его убили в промежутке от пяти до семи часов до того, как нашли тело. Рана на горле наиболее страшная, но еще он получил две колотые раны в спину. Удары были направлены сверху вниз, обе раны проникают в привое легкое.

— Так что его ударил кто-то, стоявший над ним и за спиной?

— Похоже на то. Потом, я думаю, ему оттянули голову назад и нанесли рану на горле.

— Наверное, он сидел за столом, — сказал Мэтью. — Разговаривал с тем, кто его убил. А потом, когда он лежал на полу, были сделаны все эти разрезы.

— Да. Когтями Сатаны. Или какого-то неизвестного демона.

Мэтью не собирался вступать по этому поводу в спор с доктором Шилдсом и потому сменил тему.

— А как мистер Бидвелл? Пришел в себя?

— К сожалению, нет. Он сидит сейчас в таверне с Уинстоном и напивается сильнее, чем мне приходилось его видеть. Не могу его осудить. Все вокруг рассыпается в прах, и теперь, когда появились новые, еще не опознанные ведьмы… город вскоре опустеет. В эту ночь я спал — это, кстати, был очень недолгий сон — с Библией в обоих концах кровати и с кинжалом в руке.

Мэтью подумал, что в руках Шилдса ланцет — куда более смертоносное оружие, чем кинжал.

— Нет нужды бояться. Удар нанесен, и лисе не нужно больше ничего делать, как только ждать.

— Лисе? То есть вы хотите сказать — Сатане?

— Я хотел сказать то, что сказал. Извините, доктор, у меня тут кое-какие дела.

— Да, конечно. Увидимся ближе к вечеру.

Мэтью вернулся к себе. Выпив воды, он взял в руки компас черного дерева, найденный утром в доме Пейна. Это был прекрасный прибор размером с ладонь, с синей стальной иглой над напечатанной на бумаге диаграммой, указывающей градусы направления. Мэтью понимал, что этот компас — главный пример явления магнетизма: иголка магнетизируется — способом, который Мэтью до конца не понимал, — таким образом, что указывает на север.

В обескровленном доме Пейна Мэтью ждали и другие открытия — помимо пятна размером с человека на полу под лежанкой, где половицы были отодраны, а потом наспех приколочены на место. Матерчатый мешок с кожаной лямкой содержал эти другие находки: нож с семидюймовым лезвием и рукояткой слоновой кости, замшевые ножны с поясом, пара сапог до колен, вполне пригодных, если подложить тряпок в носок. Еще Мэтью нашел пистолет Пейна и шомпол для заряжания, но так как он абсолютно ничего не знал о том, как заряжать, взводить и пускать в ход это своенравное оружие, попытки его использовать могли привести к тому, что он прострелил бы себе голову.

Еще многое надо было сделать, поскольку решение Мэтью принял.

Около полудня это решение — до той минуты еще нетвердое — застыло окончательно. Он прогулялся к полю казни и подошел прямо к костру со столбом. Здесь он стоял, представляя себе этот ужас, но не настолько было испорчено его воображение, чтобы дать полную и красочную картину. Фаунт-Роял ему не спасти, но он еще может не дать лисе сожрать жизнь Рэйчел.

Это возможно, и он это сделает.

Мэтью направлялся к тюрьме, известить Рэйчел, как вдруг замедлил шаги. Конечно, она должна знать заранее… должна ли? А если к вечеру его решимость дрогнет, а она будет ждать в темноте защитника, который так и не придет? Если не удастся ни хитростью, ни силой отобрать у Грина ключ, следует ли Рэйчел ждать в надежде на свободу?

Нет. От такой пытки он ее избавит.

И Мэтью повернул прочь от тюрьмы, далеко не дойдя до ее двери.

Сейчас, у себя в комнате, Мэтью сел за стол с ящиком документов в руках. Открыв его, он аккуратно выложил на стол три чистых листа бумаги, перо и чернильницу.

Еще секунду он приводил в порядок мысли. Потом начал писать.

Дорогой Айзек!

Вы уже знаете, что я вывел Рэйчел из тюрьмы. Я сожалею об огорчениях, которые доставил Вам этот мой поступок, но я не мог поступить иначе, поскольку знаю о ее невиновности и не могу представить доказательства.

Мне теперь известно, что Рэйчел была пешкой в планах людей, желающих уничтожения