там в лесу стояла сторожевая башня, где днем и ночью дежурил милиционер с мушкетом, — были главные ворота, открывавшиеся на улицу Гармонии. Возле ворот также имелась сторожевая башня, откуда дежурному милиционеру виден был любой приближающийся к поселку по дороге.

Пока что за всю историю Фаунт-Рояла индейцы не приносили никаких хлопот. Они были даже невидимы, и Бидвелл мог бы усомниться, что они есть ближе, чем за сотню миль, если бы Соломон Стайлз не обнаружил во время охотничьей экспедиции странные символы, нарисованные на сосне. Стайлз, траппер и в некотором смысле охотник, объяснил Бидвеллу, что индейцы таким образом отметили границу, которую не следует нарушать. Бидвелл решил пока это дело оставить, хотя, согласно королевскому декрету, земля принадлежала ему. Лучше не будоражить краснокожих, пока не придет время их выкурить. Видеть свою мечту в таком жалком виде — от этого у Бидвелла заболели глаза. Слишком много пустых домов, слишком много заросших бурьяном садов, слишком много сломанных изгородей. Безнадзорные свиньи валялись в грязи, шлялись собаки, мрачные и злобные. За последний месяц пять крепких строений — все к тому времени опустевшие — были превращены в кучу золы ночными пожарами, и запах гари еще держался в воздухе. Бидвелл знал, кого жители винили в этих пожарах. Если не прямо от ее руки, то от рук — или лап, возможно, — адских тварей и бесов, которых она вызвала. Огонь — их язык, и они очень ясно говорили то, что хотели сказать.

Его творение погибало. Она убивала его. Пусть решетки и толстые стены тюрьмы держат ее тело, ее дух — ее призрак — улетал танцевать и резвиться с нечестивым любовником, строить новые козни на горе и погибель мечте Бидвелла. Изгнать подобную гидру на милость джунглей было бы недостаточно: она открыто заявила, что не уйдет и никакая сила на земле не заставит ее покинуть свой дом. Не будь Бидвелл человеком законопослушным, он бы просто велел повесить ее, и все тут. На дело будет представлено суду, и помоги Бог судье, который станет его вести.

«Нет, — подумал он мрачно. — Помоги Бог Фаунт-Роялу».

— Эдуард, — спросил Бидвелл, — каково сегодня у нас население?

— Точную цифру? Или оценку?

— Оценки достаточно.

— Около ста человек, — сообщил Уинстон. — Но еще до конца недели это изменится. Доркас Честер при смерти от лихорадки.

— Да, я знаю. Это болото еще долго будет наполнять наше кладбище.

— Кстати о кладбище… Алиса Барроу тоже слегла.

— Алиса Барроу? — Бидвелл повернулся от окна к собеседнику. — Она захворала?

— Сегодня утром я по некоторым делам заходил к Джону Суэйну, — сказал Уинстон. — Как утверждает Касс Суэйн, Алиса Барроу сообщила нескольким лицам, что страдает от снов о Черном Человеке. Сны так напугали ее, что она не желает вставать с постели.

Бидвелл гневно фыркнул:

— Так что, эти сны от нее расползаются, как прогорклое масло по горячей лепешке?

— Похоже на то. Мадам Суэйн мне говорила, что сны имели отношение к кладбищу. Более того, они были настолько ужасны, что у нее нет слов.

— Господи Иисусе! — произнес Бидвелл, краснея. — Ведь Мейсон Барроу — разумный человек! Неужто он не может заставить жену придержать язык? — Двумя широкими шагами он подошел к столу и с размаху хлопнул по нему ладонью. — Вот от таких глупостей и разваливается мой город, Эдуард! То есть наш город. Видит Бог, от него через полгода останутся одни руины, если эти языки не перестанут болтать!

— Я не хотел вас расстраивать, сэр, — пояснил Уинстон. — Я лишь пересказываю то, что вам, по моему мнению, необходимо знать.

— Посмотрите! — Бидвелл показал рукой на окно, где разбухающие дождем тучи снова начали закрывать солнце. — Пустые дома, пустые поля! В мае прошлого года у нас тут было больше трехсот жителей! Трехсот! А теперь вы мне говорите, что их всего сотня?

— Или около того, — поправил Уинстон.

— Вот именно, и скольких еще заставит бежать язык Алисы Барроу? Черт побери, не могу я сложа руки ждать, пока приедет судья из Чарльз-Тауна! Что тут можно сделать, Эдуард?

На лице Уинстона выступила испарина от влажности в комнате. Он поправил очки.

— У вас нет иной возможности, кроме как ждать, сэр. Законы необходимо соблюдать.

— А какие законы соблюдает Черный Человек? — Бидвелл оперся руками на стол и наклонился к Уинстону, блестя выступившими на красном лице бисеринками пота. — Какие правила и постановления ограничивают его любовницу? Лопни мои глаза, но я не могу смотреть спокойно, как все, что я вложил в эту землю, будет разрушено каким-то потусторонним мерзавцем, которому насрать на мечты людей! Свою корабельную компанию я построил, не сидя на заднице и не дрожа, как баба! — Это он произнес сквозь сжатые зубы. — Идете вы со мной или нет, это как вам хочется, Эдуард! А я пойду и положу конец болтовне Алисы Барроу!

Он зашагал к двери, не ожидая управляющего, который поспешно закрыл гроссбух и вскочил, чтобы бежать следом — как мопс за широкогрудым бульдогом.

Они спустились по предмету, который для обычных граждан Фаунт-Рояла был чудом, достойным созерцания: по настоящей лестнице. У нее, правда, не было перил, поскольку плотник, руководивший ее возведением, умер от дизентерии до окончания работ. Стены особняка Бидвелла были украшены картинами и гобеленами английской пасторальной жизни, но внимательный осмотр выявлял следы плесени. На многих побеленных потолках имелись водяные пятна, а в темных нишах можно было заметить крысиный помет. Бидвелл и Уинстон спустились по ступеням, громко стуча сапогами, и привлекли внимание домоправительницы Бидвелла, всегда следившей за передвижениями своего хозяина. Эмма Неттльз была широкоплечей коренастой женщиной лет тридцати пяти и обладала носом столь внушительным и подбородком столь квадратным, что могла бы краснокожего воина испугать до смертных судорог. Сейчас она стояла у подножия лестницы; пышное тело было облечено в обычный балахон, накрахмаленная белая шляпа заставляла промасленные и прилизанные без нежностей волосы лежать недвижным строем.

— Какие будут приказания, сэр? — спросила она с весьма заметным шотландским акцентом. В ее мощной тени стояла одна из служанок.

— Я ухожу по делам, — коротко ответил Бидвелл, снимая с вешалки темно-синюю треуголку — одну из нескольких разных цветов, подходящих к соответствующим костюмам. Он надвинул шляпу на лоб, что было не так просто, учитывая высоту парика. — На ужин пусть будут «рваные парнишки» и кукурузный хлеб. И присматривайте за домом.

Он шагнул мимо нее и служанки к входной двери, сопровождаемый Уинстоном.

— Это уж как всегда, сэр, — произнесла мадам Неттльз тихо, как только дверь закрылась. Глаза под нависшими веками были мрачны, как ее манеры.

Бидвелл остановился только на секунду — открыть украшенные чугунные ворота, окрашенные белым, шести футов в высоту и привезенные из Бостона за большие деньги, которые отделяли его особняк от прочего Фаунт-Рояла, а потом зашагал по улице Мира таким шагом, который нелегок был и для более молодых и тощих ног Уинстона. Мужчины миновали источник, где Сесилия Симз наполняла ведро водой. Она попыталась поздороваться с Бидвеллом, но, увидев на его лице гневную решимость, подумала, что лучше держать язык за зубами.

Последние жалкие лучи уже скрылись за тучами, когда Бидвелл и Уинстон прошагали мимо медных солнечных часов, установленных на деревянном пьедестале на пересечении улиц Мира, Гармонии, Трудолюбия и Истины. Том Бриджес, погоняя запряженную волами телегу по дороге к своей ферме и пастбищу на улице Трудолюбия, поздоровался с Бидвеллом, но создатель Фаунт-Рояла не замедлил шага и никак не реагировал на приветствие.

— Добрый день, Том! — ответил Уинстон, после чего ему пришлось поберечь дыхание, чтобы не отстать от работодателя, который свернул на восток, на улицу Истины.

В здоровенной луже посреди улицы расположились две свиньи, одна из которых радостно хрюкала и закапывалась в жижу под возмущенный лай пораженной паршой дворняги. Дэвид Каттер, Хирам Аберкромби и Артур Доусон стояли неподалеку от свиней и лужи, покуривая глиняные трубки и поглощенные каким-то мрачным разговором.