белье для Алисии, ты бы купила себе такую швейную машинку?

— Конечно, я бы поддалась искушению.

— Тогда отдай мне свои акции, и я их продам за тебя. Я получу в Сиднее десять фунтов за каждую.

Друсилла и Октавия прервали работу.

— Мисси, дорогая, они этого не стоят! — сказала мягко Октавия.

— Нет, стоят! — ответила Мисси. — Просто дядя Билли, дядя Херберт и все остальные одурачили тебя. На самом деле тебе должны были периодически платить дивиденды, ведь Бутылочная Компания Байрона весьма преуспевающий концерн.

— Не может быть! — Октавия закачала головой.

— Может. Я точно знаю, что если бы несколько лет назад вы, и тетя Корнелия, и тетя Джулия съездили к незаинтересованному поверенному в Сиднее, сейчас вы имели бы гораздо больше. Это точно!

— Но мы не могли делать что-то за спиной мужчин этой Компании! — сказала Октавия. — Это было бы нечестно. Нужно верить в них. Они лучше во всем разбираются, а поэтому заботятся о нас и беспокоятся за нас. Мы все одна семья!

— Я что, не знаю этого?! — воскликнула Мисси, стиснув руки. — Тетя Октавия, эти люди наживаются, называя вас одной семьей с того времени, когда деление Хэрлингфордов уже началось! Они используют вас! Разве дядя Максвелл платил нам когда-нибудь нормально за нашу продукцию? Это вы верили, когда он говорил, что ему не везет, дела на рынке идут тяжело, и он не может платить нам больше. Он богат, как Крез. Разве он чем то доказал, что действительно неудачно вложил деньги и потерял их? Он еще богаче Креза! И ведь это дядя Билли сказал, что акции — бумага и ничего не стоят!

Сначала Друсилла все это слушала с неподдельным молчаливым уважением, а потом стала прислушиваться, желая узнать больше и больше. А под конец этой страстной речи даже тетя Октавия заметно заволновалась. Если бы прежде та самая Мисси, которая сидела здесь, пыталась поколебать основание семьи, они без малейшего сомнения нашли бы ответ на ее колкости, но на этот раз Мисси стала как-то уверенней, что придавало ее словам звучание несомненной правды.

— Послушайте! — продолжала Мисси тише. — Я могу продать ваши акции по десять фунтов; а такой случай выпадает раз в жизни, потому что я слышала, как об этом говорили дядя Билли и дядя Эдмунд. Если бы они знали, что я подслушиваю, они бы никогда не завели этот разговор. И знаете, что они сказали. Они говорили о вас с крайним презрением. Поверьте! Я не перевираю и не преувеличиваю. В тот момент я поняла, что пора положить этому конец и что я должна проследить, чтобы тетя Корнелия и тетя Джулия, наконец, получили то, что им причитается. Отдайте мне акции, и я принесу вам деньги. Если вы доверите их дяде Билли, или дяде Херберту, или дяде Максвеллу, они убедят вас переписать эти акции задаром! Друсилла возразила:

— Я бы хотела не верить тебе, Мисси, но я верю. И в глубине души я всегда об этом знала!

Октавия же выказала не столько терпимость, сколько покорность, потому что она всегда была немножко ребенком и нуждалась в твердой руке.

— Друсилла, подумай, насколько легче тебе будет с «Зингером», — сказала она.

— Безусловно! — допустила Друсилла.

— И я должна признаться, что не прочь иметь сто фунтов в банке. Я бы не была таким бременем для вас.

Друсилла сдалась:

— Хорошо, Мисси, ты можешь взять наши акции!

— Акции тети Корнелии и тети Джулии ты тоже возьмешь? — спросила Октавия.

— Конечно! Их акции я бы продала за столько же. Но и вы, и они должны быть готовыми к тому, чтобы ничего не говорить об этом ни дяде Билли, ни кому-либо другому. Ни одного слова!

— Для Корнелии этих денег будет достаточно, Друсилла! — сказала Октавия. — Она выглядела все бодрее и уже сдала в архив всех знакомых мужчин. Это было значительно лучше, чем страдать от их вероломства, истекать кровью от их вредности. Она сможет вылечить свои ноги у специалиста по костям, немца, который живет в Сиднее. Ей так много приходится стоять! — И ты знаешь, в каком плачевном состоянии дела Джулии. В кафе «Олимпия» открыли новый зал с перламутровыми столами. И каждый вечер там играет пианист! Если бы у Джулии было лишних сто фунтов, она бы смогла сделать свое кафе, по-моему, даже шикарнее, чем «Олимпия».

— Я постараюсь уговорить их! — сказала Друсилла.

— Ладно, если ты их уговоришь, то они должны приехать сюда в Миссалонги в пять часов дня в воскресенье. И пусть захватят акции. Вы все должны подписать доверенность.

— Что это такое?!

— Это бумага, которая подтверждает, что я могу действовать от вашего имени.

— Почему именно в пять в воскресенье? — спросила Октавия.

— В это время придет моя подруга Юна. Она будет свидетелем этой сделки!

— О, как хорошо! — Октавию охватило вдохновение. — Я испеку для нее блюдо своего любимого печенья!

Мисси усмехнулась:

— Когда-нибудь, тетя Октавия, ты сможешь устроить шикарный чай. Сейчас ты, конечно, испечешь печенье для Юны, но когда-нибудь мы будем есть сладкие, тающие во рту торты, воздушные булочки с кремом и марципанами.

Никто не стал спорить с этим планом.

Когда во вторник в шесть утра Мисси приехала в Байрон, у нее было сорок акций Бутылочной Компании Байрона и четыре доверенности, должным образом подписанные сторонами и свидетелями. Юна, как оказалось, была дельным мировым судьей (при этом женщиной!) и уладила все с наиболее важными официальными печатями.

Мисси стояла на платформе, как и предложила Юна, там, где должны были остановиться вагоны второго класса, а Алисия — там, где производили посадку обладатели билетов в первый класс.

— Надеюсь, вы не против путешествия во втором классе? — озабоченно сказала Мисси. — Мама была такая добрая — у меня десять шиллингов на собственные расходы и гинея на врача. Но из этих денег мне не хотелось бы тратить больше, чем надо.

— Дорогая, я уже давно не езжу первым классом, — успокоила Юна. — Кроме того, путешествие не такое уж и длинное, и ранним утром никогда не следует открывать глаза, впуская сажу!

Взгляд Мисси встретился со взглядом Алисии. Алисия шумно втянула носом воздух и нарочно отвернулась.

— Слава Богу, — с облегчением вздохнула Мисси.

Рельсы загудели, и почти сразу после этого поезд двинулся — громадный черный паровоз с рядом — коротких труб заскрежетал в клубах тяжелого дыма и густых облаках белого пара.

— Знаешь, что я люблю делать? — спросила Юна у Мисси, когда они нашли у окна два свободных места.

— Нет. Что?

— Ты знаешь навесной мост в конце Ноэль — стрит у бутылочного завода?

— Конечно, знаю.

— Я люблю стоять прямо посередине, на самом верху и перевешиваться через перила, когда внизу идет поезд. Ух! Все в дыму. Как будто в ад спускаешься. Но здорово!

— Все у тебя всегда здорово! — подумала Мисси. — Я никогда не встречала такого жизнерадостного человека, как ты.

Поезд притащился на конечную станцию, на Центральный вокзал. Стрелки часов показывали без двадцати минут девять. К врачу на Мэккэри-стрит они должны придти в десять, так что было время зайти в кафе на вокзале, выпить чаю.

Алисия смешалась с основным потоком людей. Ей пришлось выждать, чтобы сделать это, потому что пассажиры первого класса, как обычно, были далеко впереди остальных.

— Это та самая Алисия Маршалл? — спросила Юна.

— Да.