нежелание Юны, чтобы кто-либо садился ей на голову, впечатлили Мисси. Юна бы непременно послала в задницу этого надменного грубияна Джеймса Хэрлингфорда. Юна сказала бы Алисии, если б вообще снизошла до нее, что-нибудь такое, что та надолго запомнила бы, Юна заставила бы людей уважать себя. И каким-то непостижимым образом умение Юны постоять за себя начало передаваться и Мисси.

Когда Мисси вошла, Друсилла вскочила с места, широко улыбаясь:

— Мисси, ты только представь! — радостно кричала она, доставая из-за спинки своего стула довольно большую коробку и поставила ее на стол.

— Когда я уже уходила с вечеринки, ко мне подошла Алисия и передала для тебя вот это, чтобы ты одела это на свадьбу. Она уверила меня, что этот цвет будет тебе к лицу, и, по правде сказать, сама я об этом никогда не думала. Взгляни только.

Мисси стояла, будто громом пораженная, пока ее мать, порывшись в коробке, достала кипу помятого и слежавшегося органди и, встряхивая и расправляя, предъявила для инспекции Мисси, которая глядела на все это круглыми глазами. Великолепное платье цвета тоффи, не желтое, и не цвета дубовой коры, и не то чтобы янтарного; люди с наметанным глазом сразу бы определили, по оборочкам на юбке и по вырезу, что такие фасоны носили лет пять-шесть назад, но все равно — это было великолепное платье. Поработав над ним, можно было превратить его просто в чудо.

— А шляпка, ты посмотри, какая шляпка! — кудахтала Друсилла, доставая из коробки большую шляпу с широкими полями цвета тоффи и встряхивая ее, чтобы привести в божеский вид. — Ты видела когда-нибудь более красивую шляпу? Мисси, дорогая, тебе обязательно нужны туфельки, пусть это даже и непрактично!

Наконец Мисси вышла из состояния оцепенения; она шагнула вперед, протянув руки, чтобы принять дар Алисии, и мать вложила в них и платье, и шляпку.

— Я надену свое новое коричневое платье и свою шляпку, которую мы сшили сами, и добрые крепкие ботинки! — проговорила Мисси сквозь зубы и, развернувшись на месте, направилась к задней двери. Масса органди вздымалась вокруг нее, будто диафрагма плывущего трепанга.

Еще не совсем стемнело; Мисси побежала к сараю, слыша где-то позади истошные вопли Друсиллы и Октавии, но когда им удалось догнать ее, было уже слишком поздно. Платье и шляпка быть втоптаны в навоз подле доильного станка, а Мисси, с лопатой в руках, занималась тем, что сооружала навозную кучу, набрасывая на королевский подарок Алисии весь навоз, какой только могла отыскать.

Друсилла обиделась до глубины души:

— Как ты только могла? Ну, как же ты могла? Единственный раз в жизни у тебя была возможность выглядеть настоящей красавицей!

Мисси прислонила лопату к стене и отряхнула руки с видом полнейшего удовлетворения.

— Уж вы-то, матушка, должны были бы понять, как это я могла! — отвечала она. — Никто так не оберегает свою гордость, как вы, никто, кого я знаю, не относится с такой щепетильностью к подаркам, .в которых можно увидеть хоть намек на подачку. Почему же вы отбираете у меня право на свою собственную гордость? Неужели вы сами приняли бы такой подарок? Зачем же вы тогда взяли его для меня? Вы что, в самом деле считаете, будто Алисия подарила мне все это из добрых чувств? Конечно, нет! Алисия озабочена тем, чтобы ее свадьба была безупречной, а я — я все портила! Нет, пусть уж я лучше останусь со Своим суконным рылом, но в ее калашный ряд я соваться не хочу! Ни за какую цену. И я ей так и скажу!

И она действительно ей так и сказала, прямо на следующий же день. И хотя Друсилла, вооружившись лампой, 'и выползала ночью на улицу, но ни платья, ни шляпки ей обнаружить так и не удалось, и она никогда их больше не видела; и никогда ей не пришлось узнать, куда же они подевались, ибо никто ей об этом, даже если и знал, не напомнил — настолько потрясли всех дальнейшие события, развернувшиеся в резиденции Маршаллов в то памятное утро пятницы.

Мисси подошла к входной двери Моп Repos около десяти часов утра, отягощенная довольно большим и даже слишком тщательно упакованным свертком, который она держала за веревочную петлю. Если бы дворецкий знал о том, какой ужас сейчас царил в малой гостиной, навряд ли Мисси удалось бы продвинуться дальше крыльца, но, к счастью, дворецкий ничего не знал, и поэтому смог внести и свою лепту в общую атмосферу катастрофы.

В малой гостиной, не такой уж, по правде говоря, маленькой, скопилось довольно много больших людей, когда Мисси вошла в дом.

— Я не понимаю этого, — возмущался Эдмунд Маршалл, а Мисси тем временем улыбнулась слуге и показала жестом, что она объявит о своем прибытии.

— Я просто не понимаю, как мы упустили столько акций? Как? Кто, черт возьми, их продал и кто, черт возьми, купил?

— Насколько известно моим агентам, — вступил в разговор сэр Вильям, — акции, которые не принадлежали кому-либо из Хэрлингфордов, были скуплены по цене, немного превышающей их действительную стоимость. Затем загадочный покупатель начал подбираться к акциям, находящимся в руках Хэрлингфордов. Не знаю, как, когда и почему, но ему удалось разыскать каждого из Хэрлингфордов, кто был на мели, а также каждого, кто не живет в Байроне, и сделать такие предложения, от которых ни один не смог отказаться.

— Это смешно, — возопил Тед. — Он никогда не сможет возместить те деньги, которые потратил на покупку акций. Конечно, Бутылочная Компания Байрон — очень милое предприятьице, но не золотое дно и не эликсир жизни. Спекулянт мог бы заплатить большие деньги только в том случае, если бы по секрету узнал, что заем состоит из чистого золота!

— Все это ясно, — ответил сэр Вильям, — но я не могу дать всем совета, потому что и не знаю его!

— Дядя Билли, вы хотите сказать, что мы должны уменьшить число держателей акций? — спросила Алисия, которая прекрасно разбиралась в бизнесе и знала язык деловых людей, да и сама она была не самым незначительным держателем акций в Бутылочной Компании Байрон. Тетя Алисии отдала ей капитал, и практичная племянница не знакомила ее с тонкостями биржевой спекуляции.

— О Господи, нет, еще нет, — воскликнул сэр Вильям, а затем более сдержанно добавил. — Однако я допускаю, что нам нужно поискать способ либо воспрепятствовать потоку скупаемости у нас, либо начать самим приобретать новые акции для себя!

— А здесь в Байроне есть какие-нибудь незаметные владельцы акций? Мы могли бы начать с них! — заметил Рэндольф.

— Есть немного. В семьях Хэрлингфордов в основном женщины и две-три старые девы случайно получили акции в наследство, они не получают дивиденды!

— Как вы это устроите, дядя Билли? — спросил Рэндольф.

Сэр Вильям фыркнул:

— Что они понимают в акциях, эти старые вороны — Корнелия, и Джулия, и Октавия? Я не хотел, чтобы они думали, будто держатся за что-то ценное, поэтому не только не платил им дивиденды, но и сказал, что эти акции бесполезны, потому что по праву принадлежат Максвеллу и Херберту. Чтобы не поднимать шум, я просто объяснил им, что лучшим способом исправить ошибку будет завещать акции сыновьям Максвелла и Херберта!

— Умно! — восхитилась Алисия.

Сэр Вильям одарил ее одним из своих сладострастных взглядов. Про себя она уже начала подумывать, как легко будет держать дядю Билли на расстоянии после своей свадьбы и переезда в усадьбу Хэрлингфордов, a потом и убрать его с пути.

— Мы должны завладеть акциями старых дев сейчас! — мрачно проговорил Эдмунд Маршалл. — Хотя, если быть честным, Билли, я не знаю, где возьму наличные сейчас. Я мог бы начать экономить, но для моей семьи сейчас это не самое лучшее время — свадьба Алисии, ты знаешь!

— Старина, все в таком же положении, — проговорил сэр Вильям, хотя слова застревали у него в глотке. — Вся эта возня из-за войны в Европе, черт ее возьми! Все держится на слухах.

— Зачем покупать акции? — спросила Алисия с легким оттенком презрения к их тупости. — Все, что вы должны сделать — это пойти к тетушке Корни, и тетушке Джулии, и тетушке Окти и попросить акции. Они отдадут их вам не пискнув.

— Я представляю, что с этими тремя, да еще с Друсиллой это пройдет. Я спрашиваю вас, чем таким, в конце концов, владел Малькольм Хэрлингфорд, чтобы оставить акции своим дочерям? Он всегда был мягок