доктора Хэрлингфорда, она тут же их открыла и посмотрела на него и, судя по всему, то, что она увидела, по необъяснимой причине разочаровало ее.

— Ну, Мисси, — сказал доктор Хэрлингфорд, осторожно усаживаясь рядом, — что же случилось, а?

Друсилла и Октавия маячили где-то на заднем плане; он с удовольствием предпочел бы от них отделаться, ибо чувствовал, что их присутствие подавляет Мисси, но это было бы и невежливо, и неэтично. Раньше он видел Мисси всего два или три раза и знал о ней лишь ту малость, что знали и остальные: то, что из всех прошлых и настоящих Хэрлингфордов лишь

Мисси была темноволосой, и то, что она останется старой девой. Это было ясно еще до ее вступления в отрочество.

— Не знаю я, что случилось, — соврала Мисси.

— Ну-ну, ты должна хоть что-нибудь вспомнить.

— Мне стало трудно дышать, и я упала в обморок, я так думаю.

— Но мистер Смит говорит совершенно по-другому.

— Значит, мистер Смит ошибается — а где он? Он здесь?

— Боль ты какую-нибудь испытываешь? — напирал доктор Хэрлингфорд, неудовлетворенный ответом Мисси. Вопрос ее он просто проигнорировал.

Перед мысленным взором Мисси предстал ее собственный образ — хронического инвалида, прикованного к постели; бремя ужасных расходов навалится тогда на Миссалонги и будет давить на нее, беспомощную; больше никогда уже не сможет она прогуливаться мимо долины в Байрон, в библиотеку… Нет, это невозможно вынести!

— У меня ничего не болит, — настаивала она.

Доктор Хэрлингфорд, по-видимому, не верил ей, но для Хэрлингфорда он был довольно восприимчивым и, безусловно, знал, во что превратится жизнь. Мисси, если он поставит ей диагноз «болезнь сердца». Так что он прекратил терзать бедную девушку далее, а просто достал свой старомодный, в виде воронки, стетоскоп и стал слушать ее сердце, которое билось вполне нормально, послушал легкие — в них тоже было чисто.

— Сегодня понедельник. Приходи-ка ко мне на прием в пятницу, — сказал доктор, приподнимаясь. Он дружески потрепал Мисси по голове и вышел в гостиную, где в ожидании его затаилась Друсилла. Ей он сказал:

— Ничего я у нее не нахожу. Господь Бог знает, что случилось с ней — но не я! Но пусть обязательно придет ко мне в пятницу, а если что-то снова случится, немедленно посылайте за мной.

— Никаких лекарств?

— Дорогая моя Друсилла, как я могу назначить лекарство от совершенно загадочной болезни? Худущая она, это правда, но, по-моему, здоровье у нее неплохое. Просто не трогайте ее пока, пусть она спит, и кормите ее обильно и питательно.

— Постельный режим ей нужно соблюдать до самой пятницы?

— Думаю, не стоит. Пусть сегодня она будет в постели, а завтра с утра 1иожет встать. Не вижу причин, почему бы ей не вести обычную здоровую жизнь, но при условии, что работа не будет слишком тяжелой.

И этим Друсилла должна была удовлетвориться. Она проводила своего дядюшку-доктора до выхода, потом тихо подошла к комнате дочери и посмотрела в дверную щелку: Мисси спала. Тогда она вернулась на кухню, где Октавия, сидя за столом, допивала чай.

Вообще-то Октавия выглядела потрясенной: обе руки, требовавшиеся ей, чтобы поднести чашку ко рту, заметно дрожали.

— Дядя Невилл, похоже, не считает все это серьезным, — сказала, тяжело усаживаясь, Друсилла. — До конца сегодняшнего дня Мисси должна оставаться в постели, но завтра ей можно встать, и все как обычно, но только легкий домашний труд, а в пятницу на прием к дяде.

— Ах, Господи! — крупная бледная слеза скатилась по бледной щеке Октавии и упала на ее узловатые пальцы. — Я попробую что-нибудь сделать в огороде, Друсилла, но ведь корову я не смогу подоить!

— Я подою, — ответила Друсилла. Она подперла голову рукой и вздохнула. — Не переживай, сестра, что-нибудь придумаем.

Катастрофа! Друсилла ясно увидела, как улетучиваются ее драгоценные двести фунтов, потраченные на докторов, больницы, на лечение и процедуры, хотя она никогда бы не высказала своих чувств вслух; что ее больше всего убивало — это исчезновение заповедного имущества, и как раз в тот момент, когда она уже совсем было держала его в руках. А если бы она еще не успела раскроить сиреневый креп, и бледно- голубой шелк, и табачного цвета атлас — что тогда? Пришлось бы нести все это обратно к Херберту в магазин. Не изволите ли?

Когда наступило время обедать, Друсилла принесла Мисси огромную миску мясного супа и села рядышком, дожидаясь, когда Мисси справится с ним. После этого ее оставили в благословенном одиночестве. Спать ей сейчас уже не хотелось, и поэтому она стала думать. О боли и что она может означать. О Джоне Смите. О будущем. И между этими двумя жуткими неизвестностями стоял он, Джон Смит, ее благородный спаситель. Поэтому, оставив все мысли о боли и о будущем, она полностью сосредоточилась на Джоне Смите.

Какой приятный мужчина! Интересный. С какой легкостью он поднял ее с земли и перенес в дом! Вся информация, почерпнутая от Юны и вычитанная из романов, вдруг неожиданно оказалась весьма полезной: Мисси поняла, что наконец влюбилась. Но в мыслях об этой любви, породившей целый поток сладких и неясных мечтаний, отсутствовало только одно — надежда. В этом мире лишь Алисии умели ловко расставлять сети, разрабатывать планы и добиваться своего, а Мисси этого не умели. Мисси и не знала толком, что такое мужчины, а та малость, что была ей известна, сводилась к общим местам. Все мужчины неприступны, даже и сидевшие в тюрьме. У мужчин всегда есть выбор. Мужчины обладают властью. Мужчины всегда свободны. Все мужчины имеют привилегии. А уголовники, по-видимому, имели все это в гораздо больших количествах, чем мужчины типа бедненького

Уилли Хэрлингфорда, которого никогда не касалась настоящая беда и который настоящей жизнью никогда и не жил. Не то чтобы она всерьез считала Джона Смита сидевшим в тюрьме; живя в Сиднее, Юна ведь знала его, а это, по всей вероятности, означало, что он вращался где-то рядом с высшим обществом, — конечно, если только, несмотря на дружбу с мужем Юны, не занимался доставкой льда, или хлеба, или угля.

Ах, но как он был добр к ней! К ней — такому ничтожеству, как Мисси Райт. Даже испытывая эту жуткую и пугающую боль, она осознавала его присутствие и чувствовала, что каким-то странным образом от него к ней переходит энергия, и именно эта энергия, представлялось ей, и отбросила смерть в сторону, как простой пучок соломы.

Джон Смит, думала она, если б я только была молодой и хорошенькой, у тебя было бы не больше шансов уйти от меня, чем у бедненького Уилли — от Алисии! Я бы безжалостно охотилась за тобой, пока не поймала бы. Где бы ты ни появлялся — везде бы находил меня, готовую поставить тебе подножку. А когда бы ты попал, наконец, в мои тенета, я любила бы тебя так сильно и нежно, что ты никогда, никогда в жизни не захотел бы покинуть меня.

На следующий день Джон Смит лично нанес им визит, чтобы справиться о здоровье Мисси, однако Друсилла разговаривала с ним на пороге, так что даже краем глаза взглянуть

на Мисси ему не удалось. Друсилла прекрасно поняла, что это всего лишь визит вежливости, она поблагодарила его, любезно, но не сверх меры, а потом стояла и наблюдала, как он шел по дорожке к калитке, свободно помахивая руками и весело насвистывая.

— Ну, скажите, пожалуйста! — сказала Октавия, выходя из общей комнаты, где она, притаившись, следила за Джоном Смитом, приподняв край занавески. — Ты будешь говорить Мисси, что он приходил?

— А что? — Друсилла была удивлена.

— Н-ну…

— Дорогая Октавия, ты говоришь так, будто начиталась этих дешевых любовных историй, которые Мисси стала приносить из библиотеки последнее время!

— Мисси? — Друсилла рассмеялась:

— Ты знаешь, пока я не обратила внимание на то, с каким смущением она прячет обложки своих книг, а