хуже созданного им шедевра. Что значат Пеоний, Сезанн и Маримото в сравнении с Никой, «Vai d’Arc» или «Красной луной»? Сведения, полученные из первых рук, вряд ли приведут к чему-либо, кроме разочарования. И все же – и все же, чего бы он ни отдал бы за то, чтобы сидеть здесь в такую ночь, когда ураган колотит в дверь и звучит пятая симфония Бетховена, и разговаривать с одним из этих существ? О чем ты думала на вершине того горного хребта? Хатч полагает, что знает. Но что действительно было у тебя в мыслях? Почему ты пришла туда? Знала ли ты о нас? Или ты просто путешествовала по галактике в поисках чудес?
Ты была одна?
Передний край урагана Гвен обрушивал двухсоткилометровые шквалы. Черный дождь хлестал по газону и тряс дом. Плотные серые облака, иногда разорванные бледными полосами, проплывали над крышами домов. Над аптекой Стаффорда ритмично хлопала и гремела металлическая вывеска. Она бы снова оторвалась, если бы не висела с подветренной стороны улицы, и по другую сторону не было ничего, кроме песчаных ям и воды.
Ричард еще раз наполнил стакан. Ему было хорошо сидеть с теплым бургундским у закрытого окна, выходящего на залив. Ветер подгонял его мысли. В плохую погоду можно быть более одиноким, чем на поверхности Япета, а он любил одиночество. Он не понимал причин этой любви, но она была сродни той страсти, которая наполняла его, когда он шагал по лабиринтам давно умерших цивилизаций. Или слушал рокот океана на берегах времени…
Никакой ритуал очищения в мире не мог сравниться с ураганом четвертой степени: Пенобскот-авеню вся блестела, уличные огни ярко сияли в сумерках, по улицам с грациозностью смерти плыли сломанные ветки.
Пусть это продолжается вечно.
Удовольствие не столь уж невинное. Сильные бури постепенно смывали Амити Айлэнд. Когда океан успокаивался, можно было проехать четверть мили и нырнуть в воду в том месте, где была когда-то дорога номер один.
В этот вечер его пригласили пообедать Планкеты. Они хотели оставить его у себя из-за бури. Но он не остался. Планкеты – интересные люди и умеют играть в бридж (еще одна страсть Ричарда). Но ему хотелось урагана, хотелось побыть наедине со стихией. Поблагодарив, он сказал, что работает над важным проектом.
Важный проект состоял в том, что Ричард собирался провести вечер с Диккенсом. Он уже прочитал больше половины «Холодного дома». Ему нравилась теплая человечность книг Диккенса, и он находил в них (что очень забавляло его коллег) некоторые параллели с Монументами. И тем, и другим, как ему казалось, были присущи сострадание и интеллект, которых так не хватало во враждебной Вселенной. И те, и другие, несомненно, оптимистичны. Как те, так и другие – продукты потерянного мира и пользуются отраженным светом для получения наиболее сильных эффектов.
Откуда у тебя такие мысли, Вальд?
Картон в «Истории двух городов», Сэм Уэллер в «Пиквике». У Диккенса истина всегда открывается под неожиданным углом.
Ричард Вальд несколько похудел с тех пор, как пять лет назад ходил с Хатч по горным хребтам. Он теперь больше следил за своим весом, регулярно бегал и меньше пил. В числе его увлечений остались женщины. И Монументы.
О значении Монументов вели бесконечные споры легионы теоретиков. Эксперты усложнили предмет сверх всякой меры. Ричарду же все казалось до боли простым – это памятники-послания, которые должны пройти через века. Написаны же они были на единственно правильном, универсальном языке. «Приветствую тебя и прощай, собрат Путешественник.» Или говоря словами арабского поэта Менахата: «Великая тьма слишком темна, а ночь слишком глубока». Мы никогда не встретимся, ты и я. Давай же помолчим… и поднимем стаканы.
Его лицо было длинным и худым, подбородок квадратным, а нос вылеплен в лучших аристократических традициях. Он напоминал характерного актера, играющего роли состоятельных дядюшек, президентов и бизнесменов-мошенников.
Дом качнулся от порыва ветра.
В окне соседнего дома на фоне зажженных в гостиной ламп виднелся силуэт Уолли Джексона. Уолли стоял, засунув руки за пояс. Он казался утомленным. Волны энергично атаковали берег. Они несли разрушение. Из-за частых штормов терялась земля. Люди просто сдавались и уезжали. Цены на недвижимость на Амити упали за последние три года на двадцать процентов. Никто не верил в будущее острова.
На другой стороне Пенобскот-авеню Мак-Хатчинсы и Бродстриты играли в пинокль. Игра стала традиционным занятием во время урагана. Когда начинались большие ураганы, Мак-Хатчинсы и Бродстриты садились за карты. Во время Франциски – урагана пятой степени, разразившегося в прошлом году, они остались здесь, а все остальные уехали.
– Вода поднялась немного выше, – заметил Мак-Хатчинс, не скрывая презрения к слабонервным соседям. – Но на самом деле ничего серьезного. Традиция, знаете ли, и все такое.
Со, временем Мак-Хатчинсы и Бродстриты будут смыты Атлантическим океаном вместе со своими картами.
Теория Дарвина работает.
Зазвенел аппарат связи.
Он прошелся по комнате в носках, наполнил стакан. Что-то сильно ударило по крыше.
На лотке аппарата лежало три странички. Первая вызвала у него интерес: послано с Куракуа.
От Генри.
Любопытно.
Он щелкнул переключателем лампы и уселся за стол.
Оз?
На следующей странице фотография. Идеализированный куракуанец и фигура в одежде. На третьей странице – увеличенное изображение последней фигуры.
Ричард поставил стакан и стал рассматривать фигуру. Это же Ледяное Существо!
Нет. Нет, это не оно.
Он убрал со стола и порылся в поисках увеличительного стекла. Откуда это? Храм Ветров. На Куракуа. Оз – сооружение на куракуанской луне – было аномалией, но оно не имело ничего общего с Великими Монументами. Разве что и тем, и другим не могли найти никаких объяснений. Не было даже никаких догадок.
И все же… Он нашел лупу и посмотрел на изображение. Слишком похожи для случайного совпадения. Это существо более мускулистое. С более широкими плечами. Полнее. Безусловно, мужского пола. И все же нельзя было не узнать черты лица, полускрытого в складках капюшона.
Он опустился в кресло.
Предположим сначала, что это совпадение. Однажды ему показали изображение снаружи индийского храма, которое было очень похоже на давно вымерших жителей Пиннэкла.
Но
