— У Кольки вдруг рядом с шестеркой появился дикий и неожиданный ноль.
— Что такое? — Шурка бледнел все больше и больше. — Считай еще раз.
Но и проверка не изменила ужасной картины: ноль. Шурка махнул рукой и поднялся из-за стола:
— Я не могу. Я ухожу.
Я удержал его за руку. Он стал в безразличной позе за спиной Кольки и боком следил за его карандашом. Карандаш вдруг медленно и слабо начертил в столбике сотен 2.
Колька вспотел и откинулся на спинку стула:
— Два. Двести, значит.
— Еще раз! — громовым голосом заорал Шурка.
Колька стремглав бросился к бумаге, но считал основательно, медленно, громко:
— Три да семь — десять, да еще четыре — четырнадцать, да девять — двадцать три, да четыре — двадцать семь, да пять — двадцать девять.
Шурка быстро поднял руку и стукнул Кольку по голове:
— Да что же ты со мной делаешь? Каких девять, каких девять? Два.
Никто не возразил против расправы. Колько встряхнул головой и пошел дальше. Под цифрой сотен стала пятерка.
— Фу! — вздохнул Шурка. Все улыбнулись.
Все остальное было правильно. Общая цифра вышла: 18506 р. 25 коп.
Все устало замолчали. Кто-то сказал:
— Значит, тридцать пять рублей. Ну, это еще ничего.
Грустно все-таки задумались. Колька мечтательно смотрел на свой итог и, как будто про себя, сказал:
— А все отдали бумажки?
Шурка скучно посмотрел на него:
— Все.
И вдруг открыл глаза и хлопнул себя по лбу:
— Ах я старый дурак, растяпа! На!
Из бокового кармана он выхватил бумажку и бросил Кольке. На ней была написана расписка о том, что Александр неварий получил в счет заработка тридцать пять рублей.
Все громко и радостно засмеялись. Шурка побежал к окну и заорал:
— Правильно! Тютелька в тютельку! Копейка в копейку!
За окном дико заверещали: «Ура!».
Шурка сидел и улыбался, а потом сказал спокойно и уверенно:
— Собственно говоря, иначе и быть не могло.
ПРЕМИЯ
1
За городом через речку переброшен железный мост, а потом прямая как стрела устремилась к лесам на горизонте новая асфальтированная дорога. Леса на горизонте вовсе и не леса, а небольшие посадки по сторонам дороги. За ними снова степь, а в степи совхоз м. Х октября. В совхозе много построек, и все каменные, а самая лучшая постройка — свинарня, в которой работает Евдокия Петровна Погорелко. Есть еще в совхозе маленький флигель, обсаженный кустами акации. Там в одной из комнат сидит новый директор, Семен Иванович, о деятельности которого разные люди в совхозе выражаются по-разному. Главный бухгалтер говорит:
— Это вам не старый директор! Этот покажет работу!
Кладовщик вертит головой и произносит с восхищением:
— Ох, и жмет! Ох, и жмет!
А старый сторож Василий Нестерович и раньше никогда не восхищался, и теперь спокоен:
— Новые начальники, они всегда хорошие. Я-то при чем? Пускай себе новый, пускай себе старый.
Евдокии Петровне Погорелко некогда выражать свое мнение о директоре. Она стоит перед его столом и вытирает глаза уголком старенького фартука. Нельзя сказать, что она плачет, просто слезы сами собой появляются в глазах. А глаза у нее тоже не молодые, они внимательно и доверчиво смотрят на нового директора Семена Ивановича, они ожидают от директора справедливости:
— Пришли и взяли, говорят: «недоразумение». Разве ж может быть такое недоразумение? А потом говорят: директор приказал.
Семен Иванович, молодой, с ежиком на голове, неумело морщит лоб и старается отвернуться.
— Говорят: «директор сказал», — а я им говорю: «Врете, не может быть такого закона — премировали, а потом отнимать». И не отдаю. А они схватили и давай тащить. А я гвоорю: «Бандиты вы, а не товарищи». Так еще, говорят, ответишь за оскорбление. Есть такой закон, товарищ директор?
