лейтенанта Петра Тунина была подожжена. Два члена экипажа погибли, два были ранены. Тунин, истекая кровью, пытался подальше отползти от пылающей «тридцатьчетверки»… Их разделяло 15–20 метров, когда произошел взрыв снарядов в башне. Куски брони полетели в разные стороны. Один из них настиг Тунина… Позже уже холодное тело офицера подобрали в борозде на гречневом поле. Выяснилось, что увесистый осколок металла раскроил ему череп… Я уже сказал, что мы еще только осваивали недавно полученные американские танки и поэтому новую для нас технику мерили своим аршином по опыту службы на отечественных машинах.

Мы, плотно прижавшись друг к другу, лежали под все более раскаляющимся днищем танка и ждали взрыва боеукладки в башне и снарядов на моторном отделении. Пройдет немного времени, и на нашей земле появится еще одна братская могила…

Огонь давал о себе знать. У тех, кто был ближе к моторной части, начали дымиться комбинезоны. Мы вертелись под танком, терлись о землю, пытаясь покрыть одежду слоем грязи как дополнительной защитой. Один из танкистов, не выдержав испытание огнем, выскочил «на волю». Два разрыва мин – и он распластался на пашне. Шансов убежать нет. Начали срабатывать боеприпасы на автомашине: глухой выстрел и шлепок снаряда о землю. Меня удивило, что за этим не последовало взрыва. Подумалось, что это произошло по той причине, что вышибленный снаряд на своей траектории не встретил препятствия и его взрыватель, следовательно, не сработал. Таких благоприятных условий в танке не будет. Наоборот, в боевом отделении для летящего снаряда кругом преграды.

Кульминационный момент приближался. Шипя, огонь ворвался в боевое отделение танка. Люки башни были открыты, что усилило тягу. Температура под днищем М4А2 сразу поднялась на несколько градусов…

Мы прислушивались, стараясь определить, на каком расстоянии от нас идет бой, но он шел на прежнем рубеже, и, следовательно, наш танк все еще находился под прицелом немецких минометчиков. Нестерпимо жарко и страшно под танком, но покидать укрытие нельзя, если не хочешь погибнуть от минометного огня.

Выстрел в башне. Вылетевший из гильзы снаряд прогрохотал по броне, описав несколько кругов, и упал на пол. Тишина… Пока повезло – сработал бронебойный унитар. То ли будет, когда подойдет очередь «стрельбы» осколочным снарядом! Он взорвется сам и непременно вызовет детонацию себе подобных. Вот тут нам всем и каюк!

Прошло еще немного времени. Патронная трескотня в башне усиливалась. Мы на нее уже не обращали внимания… Ждали других звуков. И вот, наконец, громыхнула целая серия артиллерийских выстрелов. Звон, металлический скрежет, но взрывов нет. Тишина! Затем еще и еще залпы. Лязг и снова тишина!

Такое ожидание рокового мига длилось что-то около часа. Огонь продолжал хозяйничать внутри броневого корпуса, артвыстрелы прекратились, детонации так и не последовало. Грохочущая пальбой линия соприкосновения сторон откатывалась все дальше и дальше на юг.

Группа грязных, очумевших от высокой температуры, отравленных угарным газом и потрясенных постоянным ожиданием смерти танкистов выползла из-под дымящего, дышащего жаром закопченного «Шермана». Ноги не держали. Присели… Сеял мелкий дождь. Мы с удовольствием подставили чумазые лица под его охлаждающие брызги и глубоко вдыхали влажный чистый воздух.

До конца войны на западе и в сражении с японской Квантунской армией не было ни одного случая, чтобы у горящего «Шермана» взорвался боезапас. Работая в Военной академии имени М.В. Фрунзе, я через соответствующих специалистов выяснил, что американские пороха были очень высокой очистки и не взрывались при пожаре, как делали наши снаряды. Это качество позволяло экипажам не бояться брать снаряды сверх нормы, загружая их на пол боевого отделения так, что по ним можно было ходить. Кроме того, их укладывали на броню, обертывая в куски брезента, крепко привязывали бечевками к жалюзи и надгусеничными крыльями…

При действиях соединений 6-й (6-й гвардейской) танковой армии в качестве подвижных групп фронтов (Яссо-Кишеневская и Маньчжурская операции) тыловые подразделения передовых бригад всегда двигались со своими танками. Если бригадные подразделения обеспечения находились на удалении 10–15 км от линии боевого соприкосновения, то батальонные – не далее 3–5 км, то есть совсем рядом. В транспортном отделении взвода обеспечения батальона числилось девять «Студебеккеров», три из которых были постоянно загружены снарядами и патронами к обычным и зенитным пулеметам, к личному оружию членов экипажа – автоматам «Томпсон». В сумме на них находилось примерно четверть боекомплекта для оружия «Шерманов» батальона. Это был, образно говоря, «второй эшелон» танкового боекомплекта…

Радиофикация взвода обеспечения КВ-радиостанцией, снятой с подбитой машины, позволяла ему по команде подавать боеприпасы к «Шерманам» в любой нужный момент. При высокоманевренных и скоротечных боевых действиях регламентация по времени или рубежам этого, да и других видов тылового снабжения исключалась и боезапас подразделений пополнялся «по вызову». Как только батальонный запас снарядов и патронов пустел, машины немедленно отправлялись в автотранспортный взвод бригады, в котором было два отделения подвоза боеприпасов по 12 человек и 8 автомашин в каждом, перевозивших 1/4 боекомплекта бригады. Там машины батальона загружались снарядами и патронами и возвращались к себе. Нередко это бригадное подразделение обеспечения само подавало боекомплект на передовую, особенно во время ожесточенных боев. Тогда тыл части как бы «подстраховывал» нижестоящую службу.

По мере уменьшения нормативного запаса в автотранспортном взводе бригады его «Студебеккеры» отправлялись на обменный пункт корпуса и на складе боеприпасов загружались нужным их количеством…

В марте сорок четвертого года при наступлении на город Бельцы боеприпасы передовым батальонам 233-й бригады сбросили на парашютах. Это был единственный случай на нашем 2-м Украинском фронте. Но в условиях распутицы быструю их доставку обеспечить другим способом не представлялось возможным.

И еще несколько аспектов затронутой темы следует подчеркнуть. Службе обеспечения подразделений боеприпасами было вменено в обязанность изымать из подбитых, но не сгоревших танков оставшиеся в них снаряды и патроны и обращать их на пополнение боеспособных танков. Тем самым экономились дорогостоящие материалы и время, уменьшался, пусть и незначительно, пробег автотранспорта. Кроме того, в действующей армии существовали строжайшие указания все снарядные гильзы собирать и сдавать на склады, с которых получали боеприпасы. Конечно, в танках, даже таких просторных внутри, как «Шерман», долго хранить стреляные гильзы экипаж не мог. Как только пушечный гильзоулавливатель наполнялся примерно наполовину, его сразу очищали, выбрасывая гильзы, но не расшвыривали по полю, а складывали в одном месте. По возможности, это делалось организованно в масштабе подразделений – взводов и рот. Служащие транспортного отделения батальона подбирали их и сдавали в автотранспортный взвод бригады. А оттуда – перебрасывались на корпусной склад. И так, по цепочке, в глубь страны. Перед началом Маньчжурской операции нами был также взят сверхнормативный запас патронов и снарядов. Последние тщательно завертывали в брезент и закрепляли на наружной части корпуса «Шермана». При наступлении в пустыне Гоби проблем с дополнительным боезапасом не возникало, поскольку обильная пыль, оседавшая на