выстилали либо соломой, либо сосновыми ветвями, что было под руками. И осторожно опускали тело в вырытую яму, строго сориентированную с запада на восток. Под ружейные, а то и пушечные залпы засыпали землей. Устанавливали нехитрую пирамидку со звездочкой. Тут же, у свежей могилы устраивали короткие поминки – по сто «наркомовских» граммов. И снова в бой…
И только дважды: в январе 1944 года и почти ровно через год, когда хоронили своих командиров батальонов капитана Николая Маслюкова и гвардии капитана Ивана Якушкина, были сколочены для них гробы…
Что касается солдат и офицеров противника, то пока фашистские войска наступали на восток, они своих погибших хоронили на кладбищах. Когда мы погнали их на запад, то неприятная, но необходимая обязанность захоронения солдат врага возлагалась на «похоронные команды». В танковых соединениях и объединениях таких временных подразделений не было. Они, как правило, создавались в масштабе фронта. Зачастую в местах прошедших ожесточенных боев (к примеру, под Корсунь-Шевченковским, на Украине) для усиления названных команд привлекалось местное население…
Если для предания земле павших советских воинов выбирались, как сказано выше, кладбища, площади в населенных пунктах, а в поле – высоты, то врагов зарывали на бросовых, непригодных для дальнейшего использования землях. Никаких документов на эти места не составлялось. Может, кто-то сейчас и скажет, что мы тогда в этом вопросе поступали по-варварски. Но в то время и мертвый враг – оставался врагом. И к нему было соответствующее отношение…
Расплата
В последних числах марта сорок четвертого года мотопехотные и танковые части 5-го механизированного корпуса форсировали реку Прут и овладели плацдармом на его правом берегу. Линия фронта стабилизировалась. Нам, танкистам 233-й бригады, пришлось около двух недель вместе с пехотой удерживать занимаемые позиции, пока не подошли свежие резервы…
Хотя бригада к моменту выхода на советско-румынскую границу имела значительный некомплект танков, ей была поставлена задача оборонять участок правее шоссе, идущего на город Яссы. Нашим подразделениям противостояло до батальона пехоты противника, усиленного несколькими танками «Тигр», укрепившимися на господствовавших холмах. Линия фронта проходила строго с севера на юг, и яркое весеннее солнце в первой половине дня слепило противника, а во второй половине – нас. Обе стороны расположили свои боевые машины почти на переднем крае, существенно усилив противотанковую оборону пехоты. И мы, и гитлеровцы хорошо оборудовали свои позиции, вкопав танки так, что над землей виднелись только «макушки» башен. Надо сказать, что на тяжелые немецкие танки на лобовую часть корпуса и по всей окружности башни навешивались траки гусеницы. Это усиливало и без того мощную броневую защиту «Тигров» и «Пантер», а также способствовало рикошетированию бронебойных снарядов, попадавших в этот «неустойчивый надбой».
На западных скатах одной из высот находилась огневая позиция «Тигра». Отсюда его экипаж хорошо просматривал наше расположение почти до реки Прут. Прекрасная наблюдательная и прицельная оптика танка в сочетании с мощной 88-мм пушкой позволяла гитлеровцам вести точный огонь по любой цели – большой или малой. Примерно с 13 часов, когда солнце переставало слепить вражеских танкистов, все, что появлялось на дороге, немедленно уничтожалось. «Бешеный фриц», как его окрестили наши солдаты, не жалел осколочных снарядов.
Мы не могли ответить противнику подобными действиями, поскольку его оборона из-за всхолмленности открывалась нашему взору на небольшую глубину; к тому же приходилось беречь снаряды – их подвоз еще не был налажен должным образом. А так хотелось расплатиться! Наше терпение лопнуло, когда в течение двух дней горячий обед доставлялся несвоевременно, поскольку две кухни были разбиты, и пришлось еду на передний край носить в термосах.
Командир орудия сержант Анатолий Ромашкин, один из самых метких стрелков батальона, наконец получил разрешение выпустить два бронебойных снаряда. С точностью, наверное, до сантиметра определил расстояние до «Тигра» – 650 метров. Постоянно велось и наблюдение за поведением неприятельского экипажа. Расплата была подготовлена и осуществлена следующим образом. Ромашкин попросил пехотного командира выделить ему в помощники снайпера, с которым они выбрали позицию рядом с танком. С нее просматривалась вся башня «Тигра». Анатолий предложил снайперу – младшему сержанту Юрию Прохорову – огонь вести бронебойным патроном, в котором был более сильный пороховой заряд: «Мне, возможно, придется израсходовать оба отпущенных снаряда. Ты же, когда экипаж вылезет из люков, должен поразить цель с первого выстрела».
В течение двух дней, с рассвета и до 13 часов пока солнце не начинало слепить глаза, Анатолий и Юрий выслеживали «Тигра» – все безрезультатно. Мы, не зная причины отсрочки намеченной расплаты, торопили Ромашкина. Он отмалчивался. Суть «задумки» командира орудия состояла в следующем. Он терпеливо ждал, когда пушка «Тигра» будет хотя бы на пять-десять градусов повернута в сторону, подставив под выстрел «Шермана» ствольные бока. А она все это время смотрела на нас своим грозным дульным тормозом. При такой малой площади вероятность поражения «восьмидесятивосьмерки» близка к нулю…
Начался отсчет третьих суток. Рассеялся легкий утренний туман. Анатолий припал к прицелу: «Наконец-то!» Он тут же подал условный сигнал Юрию: «Изготовиться к стрельбе!» Секунда… вторая… пятая.
«Тигр» медленно поворачивает башню, ловя в прицел какую-то цель, пока лучи поднимающегося солнца не ударили глаза… Первый выстрел «Эмча», но снаряд, угодив в маску башни, ушел вправо вверх, светя трассером. Еще выстрел – точное попадание! Почти половина ствола «Тигра», подобно перерубленному бревну, отлетела в сторону. Тут же открылся люк командирской башенки; командир вражеского танка высунулся из нее почти до пояса. Снайпер нажал на спусковой крючок, гитлеровец
