позе.

Вулф плотно закрыл дверь, со скрежетом заложил тяжелый засов, на случай если с крепкой медовухи кого-нибудь из соплеменников потянет на подвиги. Снаружи послышался разочарованный ропот. Большинство горлопанов вернулись к пиршественным столам, лишь самые упорные остались, изощряясь в непристойных шуточках. Вулф выбросил их из головы сразу, как только отвернулся от двери.

Оглядевшись, он, к своему удивлению, не обнаружил новобрачной в постели и в первый момент решил, что она сбежала. Свирепея, он еще раз обвел взглядом просторное помещение. В дальнем углу, где залегла самая густая тень, что-то шевельнулось.

— Разрази меня гром!

Викинг приблизился, шагая чем дальше, тем медленнее, а когда Кимбра подняла голову от колен, то и вовсе остановился. Ее бледное лицо опалово мерцало в темной рамке волос, губы были сжаты в линию. Не требовалось особой проницательности, чтобы понять, что она изо всех сил борется со страхом.

— Ах, Кимбра… — пробормотал Вулф.

Сочувствие оттеснило не только гнев, но и вожделение, еще пять минут назад казавшееся неодолимым. Вулф поднял жену (она не противилась, и он счел это добрым знаком) и уселся на кровать, держа ее на коленях и баюкая, как испуганного ребенка. Сказать по правде, он не знал, как баюкают детей, просто никогда не имел такой возможности, но думал, что именно так это и делается. Собственные руки показались большими и грубыми, когда он отважился погладить ее по судорожно напряженной спине. Он готов был к тому, что Кимбра съежится, но она, наоборот, расслабилась, а чуть погодя храбро заглянула ему в глаза.

— Боже, как я глупа!

Вулф был до того поражен этим замечанием, что расхохотался, а услышав собственный смех, поразился еще больше. С самой первой встречи он ощущал вожделение к Кимбре как яростный голод, в этот вечер оно достигло своего пика, стало почти болезненным, едва выносимым. Ничего подобного не случалось с тех самых пор, когда он, мальчишка, только начинал желать женщин. Как же он может смеяться? Что общего у плотского вожделения с чувством радости, от которой смех сам собой рвется с губ? Или общее все-таки есть?

Совершенно сбитый с толку, Вулф ближе привлек к себе жену.

— Ты вовсе не глупа. Бояться в первый раз нормально.

В самом деле, подумал он, у нее есть все основания нервничать: невинная девушка, против воли отданная за того, кто до сих пор приносил ей только страдания. Мало ли чего можно ждать от него в первую брачную ночь? Но какого дьявола Марта ее не успокоила? Или любая другая из тех, что увели Кимбру? Они все замужем, а Марта к тому же вдова человека, который в юности учил Вулфа держать меч, то есть почти родня, хоть и не по крови. Он потому и отправил с Кимброй целую толпу, что надеялся: их многословные заверения хоть отчасти ее приободрят. Почему же она так испугана?

В памяти Вулфа вдруг забрезжило смутное воспоминание о том, как Марта… а ведь и в самом деле, она пыталась подсунуть ему свою дочь! Он, конечно, не принимал этого всерьез, но сама она, выходит, была настроена иначе. Только Один знает, что она наговорила Кимбре!

— Твоя мать объясняла тебе… ну, все это? — спросил он неловко.

— Она умерла. Я ее совсем не знала, — ответила Кимбра ему в плечо.

— А нянька?

— Мириам — старая дева и ничего не знает о мужчинах. — Вулф ощутил, как Кимбра судорожно набрала в грудь воздуха. — Но не считай меня совсем уж несведущей. Тот, кто лечит, поневоле узнает тайны плоти.

Это заявление мало обнадежило Вулфа. При всем милосердии, которое Кимбра выказывала к страждущим, он готов был поставить свой боевой корабль на то, что она понятия не имеет о плотской любви. Он мог бы многое порассказать ей о том, что происходит между мужчиной и женщиной, но решил, что она и так познает это на собственном опыте.

Поэтому он только сказал: «Вот и хорошо!» — и прижал к себе Кимбру еще теснее. Она завозилась на коленях, устраиваясь. Пришлось прикусить губу, чтобы не застонать в голос.

— Столько всего случилось в последнее время…

Вулф возвел глаза к потолку, стараясь сохранить самообладание, прося у богов терпения. Женщины! Они способны болтать без умолку даже в такой ситуации, когда самый бестолковый из мужчин или держит язык за зубами, или находит ему более подходящее применение.

Но Кимбра была не просто одна из женщин, она стала его женой. Он поклялся беречь ее. К тому же она умела его рассмешить, а это мало кому удавалось.

— Ты расстроена, — Вулф приподнял ее лицо за подбородок, предлагая встретить его взгляд, — потому что твоя жизнь пошла кувырком, что все не так, как ожидалось? Из-за такой-то мелочи? Вот уж ни за что не поверю!

Кимбра захлопала глазами, и это его очень порадовало. Ей удавалось сбить его с толку, удалось и ему. Теперь они квиты.

— А ты все-таки поверь, — помолчав, сказала она серьезно.

— Верю. Мы с тобой в равном положении.

— Правда? — встрепенулась она.

Забыв о том, что в такой ситуации мужчина обычно не болтает, Вулф заговорил о том, чего до сих пор не осмеливался говорить никому:

— Здесь никто не верит в возможность мира. Даже мой борат, человек исключительного ума, считает войны печальной неизбежностью. А мне кажется, что все не настолько беспросветно, что люди могут жить в мире, если только захотят. Видишь, до чего дошло? Викинг-миротворец! Согласись, такое не часто встретишь. И как будто этого недостаточно, я вдруг оказываюсь женатым… — он окинул Кимбру взглядом, — на тебе.

— А чем плохо быть женатым на мне?

Вулф почти засмеялся, но вовремя опомнился. Мужчине не пристало раз за разом скалить зубы.

— Ты на меня как-то странно действуешь.

— Ну и что? Ты на меня тоже.

Ей не следовало этого говорить. До сих пор все шло неплохо, ему вполне удавалось владеть собой, и терпения как будто хватало — одним словом, он исполнял свой долг, давая Кимбре то, в чем она как будто нуждалась. И вот…

Вулф опустил взгляд на тонкую рубашку, сквозь которую просвечивали контуры тела, все его изгибы и округлости, все его совершенство. Руки начали дрожать от неудовлетворенной потребности прикасаться, гладить, узнавать. Теперь, когда он знал, что и Кимбра желает его, ожидание стало невыносимым.

Он опрокинулся, увлекая ее за собой. Ошеломленная, она попробовала привстать, но Вулф перевернулся на живот, придав ее к постели. Он провел губами по запрокинутому подбородку, вниз по горлу, к впадинке между ключицами. Кровь ревела в ушах, вожделение казалось безмерным и все равно стремительно парастало, сметая все мысли, заставляя терять голову.

— Тише… — шептал Вулф сквозь зубы, — тише! Все у нас получится… только позволь мне…

Он не мог больше говорить и умолк, потому что иначе с губ сорвалось бы рычание. Все так же прижимая Кимбру всем телом к постели, он стиснул ее лицо в ладонях и впился ей в губы, раздвинул их резким толчком языка. Он смутно сознавал, что слишком спешит, но уже не мог остановиться: ее вид, аромат, ощущение ее тела и едва слышные испуганные звуки, которые она издавала, — все это увлекало дальше и дальше в темную бездну. Он слишком долго ждал этой ночи, слишком измучился ожиданием, оно подтачивало его, как вода подтачивает камень.

Сминая тонкий лен, Вулф рванул вверх подол рубашки, увидел белизну ног, живота и островок светлых волос. Дыхание пресеклось, глаза застлала красная пелена. Он услышал хриплый рычащий звук, но уже не думал о том, что нужно его сдержать.

Кимбра извернулась под ним, толкнула ладонями в грудь, отвернула лицо.

— Подожди!!!

Из-за рева крови в ушах, грохота сердца Вулф не услышал ее крика. Он чувствовал толчки своей плоти,