воспоминания, которые, казалось, ушли навсегда.

Надо все время держать себя в руках. Не давать себе спуску ни в чем.

Он отошел от окна, решив сегодня лечь спать Пораньше. Может быть, сон принесет хоть несколько часов покоя.

Поднявшись на второй этаж, Николас направился к своей спальне, неслышно ступая по толстому, ворсистому ковру. Что-то подтолкнуло его заглянуть к Шарлотте.

— Дядя Николас…

«Дядя Николас». Он чуть не расплылся до ушей.

— Да, — отозвался он.

— Простите меня за то, что я вас вчера расстроила, когда ушла с Джимом. Я не хотела вас рассердить.

Николас прислонился к дверному косяку и вздохнул. Бывали минуты, когда он напрочь забывал о ее болезни.

— Я не рассердился.

— У вас был сердитый вид, — запнувшись, проговорила Шарлотта.

— Ну что ж, наверное, так и было. Я очень беспокоился за тебя.

Он уже собрался было пожелать ей спокойной ночи и ретироваться, когда снова послышался ее голосок, нарушив звенящую тишину.

— А моя мама собирается забрать меня домой? — неуверенно спросила девочка.

Николас замер. Что надо делать в таких случаях? Сказать, что он не знает? Сказать, что ни на одно из его писем сестра так и не ответила? Солгать? Он не хотел говорить Мириам о болезни ее дочери и поэтому просто писал, что ей надо вернуться домой. Все тщетно.

«Черт тебя побери, Мириам», — пробормотал он себе под нос. Как она посмела устроить ему такое, озлился было Николас, но тут же поправился: как она посмела устроить такое своей дочери?

Долгое время его жизнь протекала в черно-белом цвете. А сейчас, когда Шарлотта терпеливо ждала от него ответа, черное и белое смешалось и расплылось бесчисленными оттенками серого. Одно дело кормить ребенка, одевать, держать в тепле. И он с трудом, но справлялся с этим. Но вести разговоры о маме, которая уходит, и особенно о маме, которая, как боялся Николас, скорее всего не вернется никогда, было ему не по силам.

Николас еще раз обругал сестру последними словами. Мириам, сколько он себя помнил, всегда отличалась тем, что ни за что не хотела отвечать. Детьми они вместе переехали к бабушке. К десяти годам сестра превратилась в самую настоящую зануду, потом выросла в скандальную девицу и, наконец, стала безответственной женщиной. Но тогда Николаса это мало заботило. Однако сейчас, столкнувшись с необходимостью отвечать на тихие вопросы ее маленькой дочери.

Наконец он собрался с духом, вошел в комнату и присел к Шарлотте на кровать. Протянув руку, он неумело погладил ее по густым блестящим волосам, пытаясь найти хоть какой-то выход из положения.

— Конечно, твоя мама вернется, — заявил Дрейк, надеясь, что его улыбка достаточно убедительна.

— Вместе с папой?

— Вместе с папой, — поколебавшись, уверенно добавил он. Ему вдруг пришло в голову, что, даже если придется перевернуть весь Париж, чтобы отыскать их, он со спокойным сердцем сделает это и лично перетащит обе заблудшие души через Атлантический океан.

После этих слов Шарлотта просияла. Она поверила, значит, она ему доверяет. Николас, к своему удивлению, понял, что почти счастлив от этого.

— Спасибо, — признательно пролепетала девочка, потом перевернулась на бок, крепко прижала к себе тряпичную куклу, которую Николас прежде у нее не видел, и закрыла глаза. — Спокойной ночи, дядя Николас. Я вас очень люблю.

Николас просто застыл на месте, охваченный чувством, которого всеми силами старался избегать.

— Спокойной ночи, — прошептал он в ответ, не в силах сказать больше, не говоря уж о том, чтобы просто добавить: «Я люблю тебя».

В коридоре Николас обессиленно прислонился к закрытой двери. Когда он последний раз произносил эти слова — «я люблю тебя» ? Сколько лет прошло с тех пор, когда эти слова последний раз говорили ему?

Он любил свою мать, свою красавицу мать, с ее темными волосами, что длинными локонами рассыпались по плечам и легкими завитками спускались на безупречно чистый лоб и нежные щеки.

Мама!

Почему она плакала? Снова, как в тот уже далекий день, подумал Николас. Но сегодня вечером он надеялся получить ответ. Он будет таким, что напрочь отметет все, что ему впоследствии стало известно.

Если бы он тогда пошел с ней, как она просила. Если бы только он спросил ее, что случилось, когда она вернулась домой в слезах. Но он не сделал ни того ни другого. Он помчался с приятелями на рыбалку.

Николас судорожно, до боли в груди вдохнул и, оттолкнувшись от двери, пошел к себе. Остановившись , перед двустворчатой стеклянной дверью, ведшей из его спальни на террасу, Николас понял, что сегодня ему не заснуть. Попробовал читать, но почти ничего не понимал. Тогда он взял из шкафа плащ, накинул на плечи, вышел на террасу, спустился по каменным ступенькам в сад и пошел в темноту. Он шел и шел по пустынным ночным улицам, пока наконец не отыскал ее.

Элли стояла в темноте и с удовольствием вдыхала сырой ночной воздух. На душе у нее было легко и радостно. Она вышла на улицу, не побоявшись позднего часа. Какая-то неведомая сила повлекла ее к картинной галерее. К той самой, куда Барнард относит ее картины, если судить по тому, что она увидела за стеклом.

Ее работа. «Объятие» — так, кажется, написал Эйбл Смайт. Она висела в раме на стене. Смелая и бесстыдная. Удивившая ее саму неизвестно откуда взявшимися чувств.

Закрытый зонт висел у нее на руке, плащ укрывал от сырости. Как будто и не было никакого дождя. Элли нерешительно притронулась пальцами к прохладному стеклу, не в силах отвести взгляда от своей картины. Она даже не вспомнила о том, что Эйбл Смайт счел ее работу незаконченной. Его слова исчезли, осталась лишь чистая радость оттого, что ее творение могут видеть люди. Все, кто пожелает. Весь мир.

Как долго она ждала этого.

— Здравствуйте, Элли.

При звуке этого голоса девушка на миг закрыла глаза. Она не удивилась и не испугалась. Как будто где-то глубоко в душе таилось знание, что он придет и отыщет ее именно здесь.

— Здравствуйте, мистер Дрейк, — ответила Элли, глядя на его неясное отражение в витрине.

— Вам не следовало выходить и мокнуть под дождем, да еще в такое позднее время.

Она оглянулась на него, потом подняла глаза к ночному небу.

— Дождь давно кончился. Так, моросит чуть-чуть. Вот и все — Она снова посмотрела на него, и улыбка тронула ее губы. — А теперь, к сожалению, я уже не одна. Она почувствовала угрызения совести, увидев, как на его лице промелькнуло выражение острой боли. Промелькнуло и пропало, словно ничего и не было.

— Вы весьма приветливы. — Его глубокий голос звучал насмешливо. — Но вам нужно быть поаккуратнее. Однажды я могу вас неправильно понять.

— Дрейк, на роль придворного шута вы явно не годитесь.

— Так, кажется, мы снова вернулись к Дрейку и великосветским аналогиям?

Элли бросила на него раздраженный взгляд.

— Как же я проклинаю тот день, когда по глупости рассказала вам о… — Она запнулась, подыскивая безобидное слово, чтобы как-то снизить театральность сказанного ею в день их первой встречи.

— Рыцари в сияющих доспехах, вы об этом? — догадался он. — И серебряные замки на берегу

— Николас покачал головой: — Трудно представить, что у женщины с таким острым язычком может быть столь… романтичная душа.

Она уже готова была оскорбиться, когда Николас заглянул в витрину и остолбенел.