желает повторять мои слова, ни в горах, ни в тоннелях, ни в пещерах, где чужие крики мечутся подолгу, как мячики во время теннисного матча, ни при каких обстоятельствах. Родители не знали, что на это сказать, а потому игнорировали сей факт как могли, вытесняли его из сознания – небезуспешно, впрочем. Но я-то с детства понимаю, в чем дело: я и сама – эхо. Иринушкино эхо, по какой-то ошибке обремененное человеческим телом.
Я и сама не знаю, зачем мне оно. Мешает ведь.
Очень мешает.
Ира вернулась домой утром, небрежно чмокнула меня в щеку: «Вставай, засоня, везде опоздаешь» – и снова убежала. Куда, интересно, я могу опоздать?
Ах, ну да. На работу. Надо ходить на работу, потому что… Потому что надо. Я не понимаю зачем, но Ира говорит: надо. А я стараюсь с нею не спорить. Эхо не может спорить, это противно его природе. Поэтому я встаю, одеваюсь, иду, еду, снова иду, куда-то прихожу, раздеваюсь, сажусь за стол и, кажется, даже работаю.
Дальше – не очень интересно; дальше, если честно, совсем неинтересно, потому что сестрички моей нет рядом со мною до вечера. Только какие-то чужие люди, бессмысленные и бесполезные. Зато вечером мы с Ирой встречаемся в кафе, вместе пьем кофе, вместе едем домой, по дороге вместе заходим в магазин, вместе готовим еду и ужинаем тоже вместе.
Сестричка моя засыпает совсем рано, прошлой ночью глаз, можно сказать, не сомкнула, а я сижу рядом, глажу ее волосы – вот это и есть моя жизнь. Настоящая жизнь, именно то, что мне требуется для счастья. Я, в общем, знаю, что завтра все будет иначе, и послезавтра, и, скорее всего, через месяц, и через год, и всегда будет иначе. Хотя бы потому, что для моей сестрички
Засыпая, я думаю, что в крайнем случае можно ведь смотреть в зеркало. Сразу не поймешь, чье там отражение: мое или Иринкино. Если постараться, вполне можно себя обманывать – ну, хоть какое-то время, полчаса в день. Это лучше, чем ничего…
– Хватит с тебя, пожалуй. Тяжелый случай. И дальше будет только хуже: дальше в лес, больше дров, уж поверь старому партизану.
Слава тебе господи. Рассеялось наваждение. Никакая я не Инна, оказывается. Варя меня зовут, Варвара. Очень приятно, да. А особенно приятно, что у меня нет сестры-близнеца. Это так прекрасно, слов нет.
– Ну как? – спрашивает мой рыжий погубитель.
Зря, наверное, спрашивает. Должен бы понимать: мне сейчас не до разговоров.
Он, впрочем, все понимает. А интересуется моим самочувствием. Состоянием крыши, в частности. Не требуются ли услуги квалифицированного кровельщика?
Я и сама не знаю, честно говоря. Пока – не знаю.
Ох, крыша моя, крыша, редкий Карлсон долетит теперь до середины тебя, а долетев, вряд ли рискнет здесь поселиться…
– А сколько времени прошло? – интересуюсь.
– Секунд десять примерно. Я практически сразу понял, что ты влипла, и все это прекратил… А по твоим ощущениям, сколько все продолжалось?
– Фиг знает. Трудно с ощущениями. То ли пару дней, то ли месяц, то ли целая жизнь. Восприятие времени какое-то иное совсем. Сов – семь. Самураев тоже семь. Семь раз отмерь, потом перережь себе глотку… Не смотри на меня так. Я в порядке – ну, более или менее. Просто ты хочешь, чтобы я с тобой разговаривала, вот я и разговариваю. Мету что попало. Извини.
– Ты смотри, мать, – улыбается с явным облегчением. – И да, прости, что так грубо прервал твое путешествие. Я с самого начала сомневался, что жизнь этой девочки – такая уж увлекательная штука. Но даже не представлял, до какой степени все запущено. С сумасшедшими иметь дело не стоит. Удовольствия от этого, мягко говоря, немного. А получать удовольствие от происходящего – наша основная задача. Иначе – зачем?
– А это вообще возможно? – спрашиваю. – В смысле получать удовольствие? У меня начинает складываться впечатление, что мы окружены психами. Несчастными, невменяемыми параноиками. Такая, казалось бы, милая девочка – и такой ужас. Хуже вчерашнего. Валентин Евгеньевич, при всех своих недостатках, хоть баб любил, и то радость. А этой вообще ничего не нужно, лишь бы за сестричкой своей ненаглядной тенью метаться… Противно вспомнить.
– Ну, ты ведь хотела знать, что чувствуют близнецы. Теперь знаешь. Многие знания – многие печали, кто бы сомневался… Но бывают все же симпатичные исключения из этого прискорбного правила. И не так мало, как тебе сейчас кажется. Следующий вариант я сам тебе подыщу, договорились? Твою руку легкой не назовешь.
– Да уж, – вздыхаю. – Слушай, может, хватит на сегодня?
– Не хватит, – твердо говорит он. – Неприятные переживания следует незамедлительно разбавлять приятными. Тем более в самом начале пути. Уж ты мне поверь.
– Придется, – вздыхаю. – Другого выхода, надо понимать, у меня нет.
Стоянка X
Варенька так азартно подпрыгивала на стуле, так хотела оказаться в шкуре одной из близняшек, что я спорить не стал. Хотя девочка по имени Инна мне с самого начала не понравилась. Я психов и потенциальных самоубийц с некоторых пор за версту чую, благо сам не раз обжигался, особенно поначалу.
Но я думаю, всякий человек должен непременно получить то, чего хочет, какими бы дурацкими ни были его желания. Возможно, именно дурацкие-то и следует исполнять в первую очередь. Если можете осуществить чужую мечту, непременно потрудитесь, выньте да подайте, на подносе, с соответствующей подливкой и непременной добавкой, чтобы закрыть вопрос раз и навсегда. Иначе неосуществленное желание повиснет на загривке, как тощая пиявка. Сколько их нужно, этих неутомимых кровососущих, чтобы выпотрошить одну добротную человекотушу? Пару десятков? Сотня? Правильный ответ на этот вопрос из области прикладного природоведения мне неизвестен, но ведь не в цифре дело.
Поэтому я позволил Вареньке влипнуть в чужие неприятности. Ненадолго, чтобы только один коготок замочила птичка; увязнуть я ей не дам. Пусть, думаю, денек-другой поживет в этой шкурке, гладкой снаружи, наждачной изнутри. Отпустил ее помытариться, неохотно, с тяжелым сердцем, но все же отпустил, как отпускают старшеклассницу-дочку на пикник с друзьями. Да тут же и вытащил назад, чуть ли не за ухо. Раньше даже, чем планировал. Нервы, что ли, сдали?
Пожалуй.
– Ну и как? – спрашиваю.
Ребенок мой, ясное дело, мотает головой, как контуженый солдатик. Прислушивается к собственным ощущениям. Молчит, головой качает. Наконец интересуется:
– Сколько времени прошло?
– Секунд десять примерно.
Глаза ее округляются и стремительно увеличиваются в размерах. Хотя, казалось бы, куда дальше?
Да, я понимаю. Трудно в такое поверить, почти невозможно. Не только в первый раз, не только во второй и в третий. К тому, что творится со временем в ходе наших путешествий по чужим тропкам, привыкнуть невозможно в принципе. Можно только принять к сведению, что дела обстоят именно так.
Но держится Варя молодцом.
– Прости, – говорю, – что так грубо прервал твое путешествие. С сумасшедшими иметь дело не стоит. Удовольствия от этого, мягко говоря, немного. А получать удовольствие от происходящего – основная
