глазищи. Ни к чему это. Он просто исполнял свой долг, следовал своей судьбе, а понравилось это мне или нет – другой вопрос.
И вообще, мне с ним теперь дружить надо. Без него мне – гаиньки, кранты, кирдык. Сердцем чую.
– Ты, – прошу, – что ли, присматривай за мной, пожалуйста, если уж втравил меня в эту жуть. Мне страшно очень. Никак не могу понять, кто я на самом деле. Вроде бы я – Варя, вроде бы все о себе помню… Но и о том, как была Валентином Евгеньевичем, забыть не могу. И вряд ли когда-нибудь смогу.
– Так и не надо ничего забывать. Ни в коем случае. А отделять себя от чужой личины трудно только поначалу. Ты быстро привыкнешь, обещаю. Все быстро привыкают… И да, конечно, я буду за тобой присматривать. Для того, собственно, я и рядом. Помнишь, я тебе говорил, что жил у Михаэля почти месяц? Теперь понимаешь почему? В первое время любому из нас нужно, чтобы рядом был кто-то опытный. Это нормально. К тому же традиция… Это я к тому говорю, чтобы ты завтра с утра переезжать не порывалась.
– Что такое «завтра»? – вздыхаю. – И что такое «с утра»? «Переезжать» и «порываться» – это я еще как-то понимаю. Все же глаголы… Я не буду порываться и не буду переезжать. Как скажешь. Мне без тебя совсем страшно станет.
Он укоризненно качает головой. Обнимет меня за плечи, гладит по щеке, как ребенка. Успокаивает.
Со стороны мы, надо думать, выглядим как влюбленная парочка.
Если бы.
Позже, уже в машине, спохватываюсь:
– Слушай, он же, наверное, начнет убивать людей, этот дядька, которым я была. Вместе со своей жуткой женой будет травить запойных пациентов. Ну, не всех подряд, но некоторых – наверняка.
– Ничего не делать, – голос его звучит на удивление строго. – Ничего тут не поделаешь, Варенька. Во- первых, все это случится – если еще случится – много лет спустя; что к тому времени будет с нами – неведомо. А во-вторых, для таких, как мы с тобой, существует второе, оно же последнее обязательное правило: «Не вмешивайся». Теоретически говоря, можно ведь, побывав в шкуре законченного злодея, ужаснуться и попробовать спасти от него мир. Понятный порыв. На первый взгляд даже похвальный. Но это нельзя делать ни в коем случае… Ты, впрочем, и не сможешь ничего изменить, так уж все устроено. Но даже пытаться не надо. Вернее, нельзя. Ни в коем случае.
– Ослушник погибает на месте, как жена Синей Бороды?
– Никто не знает, что бывает с ослушником. Потому что, насколько мне известно, никто не пробовал. Но гипотезы имеются, одна другой краше. Погибнуть на месте – это бы еще ладно. А вот как тебе понравится перспектива навеки увязнуть в одном-единственном мгновении чужой жизни?
– Зачем ты так? – содрогаюсь. – Я теперь спать не смогу.
– Просто я стараюсь говорить правду – или то, что мне в данный момент кажется правдой, – он пожимает плечами. – А спать ты будешь как миленькая, долго и счастливо. И видеть исключительно приятные сны. Уж это я тебе гарантирую.
– Хорошо бы, – вздыхаю. – Ох, хорошо бы…
Стоянка VIII
Варенька, в общем, держится молодцом. Страшно ей, конечно, крыша едет в неведомом (не только ей, но и мне неведомом) направлении; путается, не может нашарить вертлявую границу между «на самом деле» и «как будто», понять, где заканчивается она сама и начинается бесноватый Валентин Евгеньевич. Обычное дело.
Но держится, повторяю, молодцом.
А я, конечно, скотина бессмысленная и беспощадная. Такого монстрюгу девочке подсунул, самого в дрожь бросает – теперь, задним числом. А поначалу казалось, я – великий стратег. Увлекательное, необычное приключение девушке обеспечил. Чтобы вовек не забыла.
Ну, что да, то да. Вовек и не забудет.
– Я, – говорит жалобно, – теперь спать не смогу.
– Спать, – обещаю, – будешь как миленькая. И видеть исключительно приятные сны. Уж это я тебе гарантирую.
– Хорошо бы, – вздыхает. – Мне бы, как Мальчишу, ночь простоять да день продержаться. Простою ли? Продержусь, как думаешь?
Напрасно сомневается. Баюкать – это я и правда умею. А уж для нее сегодня, ясен пень, расстараюсь. В лепешку расшибусь.
Дома Варя тут же забирается с ногами на кухонную тахту. Как-никак, обжитое место. Ей тут спокойнее, чем в комнате. Пожалуй, даже заикаться не буду, что можно бы перебраться на диван. В конце концов, возможность вытянуть ноги – не самое главное в жизни. Есть вещи и поважнее. Душевный покой, например.
Ставлю на плиту чайник, отправляюсь рыться в шкафу. По счастию, все необходимое лежит на поверхности: чистая байковая рубашка, обрезанные до колен вельветовые джинсы, новехонькие шерстяные носки. Вываливаю эту роскошь перед своей гостьей.
– Это, можно сказать, пижама, – объясняю. – Не в юбке же спать будешь, правда?
– Ох, правда! – радуется она. – Мой разум как раз отчаялся обрести ответ на вопрос: в чем спать? Думала, халат твой банный снова позаимствовать. Но ты, конечно, лучше придумал.
Переодевшись, Варя окончательно преобразилась. Вот так, оказывается, бывает: приводишь в дом шикарную кудрявую даму, а спать укладываешь стриженого подростка неопределенного пола. И ведь никакой магии, сплошное надувательство.
Мне, впрочем, такое «надувательство» пришлось по душе.
– Сделать тебе чаю? – спрашиваю. – С ромом или без, на выбор. Или сразу спать?
– Сразу спать. Сразу же после чашки чая с ромом, – улыбается. – И поговори со мной, ладно? Расскажи что-нибудь. Только не про дядьку, чью жизнь я прожила. Про дядьку и про жизнь ужасно интересно, но это – завтра. Или еще когда-нибудь. А сегодня расскажи, например, сказку. Ты наверняка умеешь сочинять сказки. Правда же?
– Я был самый крутой сказочник в нашем дворе, – ответствую горделиво. – И когда мы с друзьями прятались на чердаке, где я обычно ораторствовал, десятки посторонних ушей трепетали на ветру от любопытства.
– Примерно так я это себе и представляла. – Варя принимает из моих рук полную кружку сладкого чая, разбавленного двумя столовыми ложками рома. – А ты умеешь рассказывать сказки на кухне? Или полезем на чердак?
– Ни в коем случае. На чердаке хорошо слушать страшные истории, чтобы на обратном пути шарахаться от всякой сохнущей простыни. А я тебе расскажу что-нибудь слащавое и сентиментальное. После трудного дня только такое и катит.
– Очень хорошо.
Она делает несколько глотков, ставит чашку на стол, укладывает руки на подушку, а голову на руки. Готова слушать. А я, кажется, готов рассказывать. Тем более что для меня это единственный шанс исправить давешнюю почти роковую ошибку. Надо очень, очень постараться.
– Давным-давно… – начинаю и тут же укоризненно качаю головой. – Нет. Не просто «давным-давно», а так давно, что скорее никогда, чем когда-то, жил-был Маленький Динозавр. То есть сначала он не жил и не был. Сначала его вовсе не было. А потом Маленький Динозавр вдруг взял да и появился. Но не родился, как, скажем, щенок или котенок, а вылупился из яйца. Динозавры – они ведь
