Выхожу в зал, на ходу нащупывая в кармане ключ от своей каморки. Ключ на месте, следовательно, дверь можно захлопнуть. Чтобы ни одна Алиса не пробралась в мою «страну чудес». Мне, в общем, по барабану, а вот ребенка жалко: разочаруется. Ни тебе летучих мышей по углам, ни скелета в шкафу, ни змей гремучих, даже корня мандрагоры завалящего и того у меня нет. Только несколько карточных колод, древний, как проституция, ноутбук да потертая, трижды недоеденная молью дубленка из меха черных баранов, самая демоническая вещь в моем скромном хозяйстве. И самая тяжелая.

Пять часов пополудни, но в кафе почти пусто. Такой уж удивительный день понедельник. Вечер понедельника – благословенное время, когда пусто даже в московских кофейнях. Словно бы начало рабочей недели убивает в людях способность передвигаться, и они лежат в своих офисах, пережидают понедельничный паралич, молчаливые, неприкаянные, лишь зубами клацают жалобно, предвкушая маленькие радости грядущего вторника.

Зато Марина мне рада. Скучно ей, а тут все же развлечение. Подбираю долгополую «форменную» юбку, взбираюсь на табурет у стойки.

– Маринушка, – говорю, – спасай меня немедленно.

– Да как же тебя спасти, душа пропащая? – смеется.

– Сама знаешь. Как всегда.

Кивает, гремит посудой. Три минуты спустя я получаю чашку эспрессо, кусок тростникового сахара, салфетку и пепельницу. Марина, пригорюнившись, разглядывает мою скорбную рожу.

– Неприятная была дамочка? – спрашивает.

– Да нет, ничего. Зуб у меня разболелся, – жалуюсь. – В самом начале, представляешь?

Она молча сует мне под нос початую пачку пенталгина. Мотаю головой:

– Спасибо, уже не нужно. Ты прекрасная, Маринушка. Все прошло.

– Ну, слава богу… – вздыхает. – Это что ж ты ей нагадала, с больным-то зубом? Конец света? Пожар? Потоп? Новый дефолт?

– Обойдешься. Просто муж к ней не вернется. Но это и без карт было понятно, к таким не возвращаются… И потом, она просто поговорить хотела. Как начала рассказывать, не остановишь. Ей, наверное, больше не с кем поболтать.

– Всем не с кем, – кивает Марина. – Ну, почти всем. Мне вот с тобой повезло.

И то верно.

Мне, впрочем, тоже с нею повезло. Еще как.

Марина хорошая. Ей, насколько мне известно, сильно за пятьдесят, она не закрашивает седину, не следит за фигурой и не терзает лицо кремами от морщин, но называть ее по имени-отчеству кажется мне нелепостью: Марина и Марина. Или, еще лучше, Маринушка.

Это кафе открыл специально для Марины ее сын. Решил осуществить мамину заветную, несбыточную, как казалось ей до недавних пор, мечту. Молодец мальчик, ничего не скажешь.

Я видела его только один раз, мельком. Маленький смуглый мужчина с лицом индейского вождя. Вождь назывался незатейливо: Алексей Иванович (строго говоря, Хуанович, но с русским языком лучше так не шутить). Отец его, по словам Марины, был студентом не то из Чили, не то из Перу. У них даже романа толком не вышло – так, минутная слабость, клуб одиноких гениталий, вспомнить толком нечего. Ребенка она, однако, оставила. Не сдуру, не во имя моральных принципов и, тем паче, не по расчету. Просто была в те годы помешана на культуре южноамериканских индейцев, вот и родила себе маленького Тупака Юпанки – можно сказать, в коллекцию. А потом понемногу и любить научилась. Так, говорят, часто бывает.

О занятиях полуправнука инков Марина сама толком ничего не знает, зато подозрений ее хватило бы на дюжину детективных романов. Мы, собственно, и познакомились-то, когда она решила раз и навсегда успокоить материнское сердце при содействии карточной колоды – если уж иначе не выходит. Моя тогдашняя квартирная хозяйка оказалась Маринкиной дачной соседкой; она-то и отправила ко мне скорбящую мать, по знакомству. Мне в ту пору в голову не приходило гаданием зарабатывать. Хобби себе и хобби. Подружкам, если попросят, могу карты разложить, и довольно. Но с квартирными хозяйками надо дружить, поэтому пришлось согласиться на визит незнакомой дамы.

Незнакомая дама очаровала меня с первого взгляда; я ее, кажется, тоже. Гадание у нас, правда, вышло вполне заурядное: без грубых ошибок, но и без особых озарений. Весь вечер на стол ложились лишь мечи да пентакли, из чего мы с Мариной сделали вывод: бизнес у Лексей Хуаныча опасный, зато прибыльный. Впрочем, как раз это Марине и без меня было понятно.

Тем не менее она сманила меня к себе в кафе. Объяснила: дескать, ей такой экзотический сервис поможет привлечь новых клиентов, да и старых, возможно, крепче привяжет к заветному месту. Ну и мне, соответственно, лафа. Двадцать пять процентов, которые я отстегиваю своей нанимательнице, – символические деньги, почти формальность; зато в рабочем кабинете вполне можно жить, не скармливая алчному божеству столичной недвижимости двести долларов в месяц. А с Марины, согласно договору, еще и бесплатный кофе причитается – чем не коммунистический рай для отдельно взятой меня?!

Мне, впрочем, с самого начала было ясно, что Марина ухватилась за возможность ежедневно узнавать новости о сыне – хоть от карточных рыцарей да принцесс, если уж иначе не выходит. Мне-то что, мне не жалко. Интересно даже. В конце концов, криминальный индеец Леша – уникальный экземпляр моей коллекции, единственный человек, о чьих делах я справляюсь ежедневно на протяжении целого года. Ну, почти целого. Двадцатого марта слово «почти» утратит актуальность. Скоро уже. Совсем скоро.

Спасибо Маринушке, это был самый беззаботный и, пожалуй, самый короткий год моей жизни. Даже не верится, что он уже пролетел. По внутренним часам месяца четыре прошло, не больше, а ведь прежде мне всякая московская зима вечностью казалась. Безвременьем, массовым добровольным сошествием в царство Хель, откуда никто не возвращается живым; одна надежда – травой по весне, грибами по осени прорасти, если удастся пробить мягким темечком городской асфальт…