— Ты знаешь, проповедника-'возрожденца'. Всё время призывает людей обратиться к Богу.

— Бог и царь, — тихо произнёс Кузнецов.

— Вот-вот.

— Отец Григорий.

— Тот самый. Я сам этого не понимаю, но…

— Ты с ума сошёл! У него и двух рублей не найдётся!

— В том-то и дело. Деньги, кажется, уже заплачены. Так что мы показываем его в новостях и ещё вводим в «особые события». Он занимает массу времени в сетке передач. Хочешь посмотреть?

— Нет, ни к чему мне смотреть на эту чёртову сетку.

С этими словами Кузнецов выбежал из кабинета. Как он предстанет перед лицом своего идола с такими вестями? Но подозрение, таившееся в его душе последние три недели, превратилось в твёрдое убеждение. Как переглядывались Комаров с Гришиным, когда он принёс известие о печатных машинах, а затем о генерале Николаеве… Они знали что-то, чего не знал он. Но одно он знал хорошо: происходило что-то неожиданное и ужасное.

В этот вечер на другом конце Европы сэра Найджела Ирвина, ужинавшего в своём клубе, вызвали по телефону. Слуга протянул ему телефонный аппарат.

— Некий доктор Проубин, сэр Найджел.

В трубке послышался весёлый голос герольда, явно засидевшегося допоздна в своём кабинете.

— Думаю, я нашёл нужного вам человека.

— Встречаемся у вас в кабинете завтра в десять? Великолепно!

Сэр Найджел отдал телефон ожидавшему стюарду.

— Полагаю, ради этого стоит выпить, Трабшо. Марочное, пожалуйста, из клубной коллекции.

То, что на Западе называется полицией, в России носит название «милиция» и находится в ведении Министерства внутренних дел, МВД.

Как и почти везде, милиция разделяется на федеральную и местную, или региональную.

Регионы в России называются областями. Одна из самых крупных — Московская область, кусок территории, включающий в себя столицу федеративной республики и окружающую её сельскую местность. Это как бы округ Колумбия, к которому присоединили треть Виргинии и Мэриленда.

Поэтому в Москве находятся, хотя и в разных зданиях, и федеральная милиция, и московская. В отличие от западных полицейских учреждений российское Министерство внутренних дел располагает также своей собственной армией — ста тридцатью тысячами тяжеловооружённых войск МВД, — почти равной армии Министерства обороны.

Вскоре после падения коммунистического режима молниеносный рост организованной преступности стал настолько, явным, настолько извращённым и скандальным, что Борис Ельцин был вынужден издать распоряжение об образовании целых дивизий в рамках федеральной и московской областной милиции для борьбы с мафией.

Задачей федералов была борьба с преступностью во всей стране, но в Москве образовалась такая концентрация организованной преступности, в основном в сфере экономики, что московское управление по борьбе с организованной преступностью, ГУВД, стало почти таким же большим, как и его федеральный аналог.

ГУВД до середины девяностых работало со скромным успехом, пока туда не назначили генерала Валентина Петровского. Петровский стал самым старшим по званию офицером коллегии ГУВД. Его назначили «со стороны», переведя из промышленного Нижнего Новгорода, где он приобрёл репутацию неподкупного «крепкого орешка». Как Эллиот Несс, он получил в наследство ситуацию, напоминающую Чикаго во времена Аль Каноне. Только в отличие от руководителя «борцов с мафией» у него было намного больше вооружённых людей, а у людей — намного меньше гражданских прав, которые могли бы мешать ему.

Своё правление Петровский начал с того, что уволил дюжину старших офицеров, которых посчитал «слишком близкими» к объекту их работы — организованной преступности. «Слишком близки?' — воскликнул офицер связи ФБР в американском посольстве. — Да они были на содержании у преступников!»

Затем Петровский провёл серию тайных проверок некоторых старших следователей. Те, кто послал взяткодателей подальше, получили повышения и значительные доплаты к жалованью. Создав таким образом надёжные и честные подразделения, он объявил войну организованной преступности. Его отрядов в преступном мире боялись, как никого раньше, и он получил прозвище Молотов, но не в честь давно умершего министра иностранных дел и подручного Сталина, а от слова «молот».

Но, даже будучи кристально честным человеком, он не мог перетянуть на свою сторону всех. Коррупция, словно рак, слишком глубоко проникла внутрь. Представители организованной преступности имели друзей повсюду, вплоть до самых верхних эшелонов власти.

В ответ Петровский не старался быть слишком разборчивым при арестах. Для защиты и поддержки своих следователей и федеральная, и городская милиция по борьбе с организованной преступностью имела вооружённые отряды. Принадлежавшие федеральной милиции назывались ОМОНом, а подразделения быстрого реагирования Петровского — СОБРом.

В начале своей деятельности Петровский возглавлял рейды лично, и, чтобы предотвратить утечку информации, они проводились без предварительного обсуждения. Если при налёте бандиты сдавались тихо, их ожидал суд; если же один из них хватался за оружие, пытался уничтожить улики или сбежать, Петровский дожидался конца операции, произносил своё знаменитое «так-так» и приказывал принести пластиковые мешки для покойников.

К 1998 году ему стало ясно, что самая большая мафиозная группа и, как кажется, самая неуязвимая — это банда Долгорукова, контролирующая большую часть России к западу от Урала, страшно богатая и пользующаяся при таком богатстве устрашающим влиянием. К зиме 1999 года Петровский лично руководил борьбой с долгоруковской группировкой, и та ненавидела его за это.

При первой встрече Умар Гунаев сказал Монку, что в России нет необходимости подделывать документы — можно просто купить настоящие за деньги. В начале декабря Монк проверил его слова.

Он намеревался в четвёртый раз добиться встречи с видным российским деятелем, выдавая себя за другого человека. Но поддельное письмо митрополита Русской православной церкви в Лондоне там и было составлено. Как и письмо, которое, как подразумевалось, пришло из Дома Ротшильдов. Генерал Николаев не спрашивал удостоверения личности, ему хватило мундира офицера Генерального штаба. Генерала Валентина Петровского, жившего под постоянной угрозой покушения, охраняли день и ночь.

Где чеченский вождь достал документы, Монк никогда не спрашивал. Но выглядели они убедительно. На них была фотография Монка с коротко подстриженными светлыми волосами, и они указывали, что он — полковник милиции из аппарата первого заместителя начальника управления по борьбе с организованной преступностью Министерства внутренних дел. В таком звании он не мог быть известен Петровскому, но являлся его коллегой из федеральной милиции.

Одно не изменилось после падения коммунизма — это российская привычка отводить целые многоквартирные дома для проживания высокопоставленных чиновников. В то время как на Западе политические деятели, гражданские чиновники и старшие офицеры обычно живут в собственных домах, разбросанных по пригородам, в Москве они, стремятся жить в бесплатных, квартирах огромных домов, принадлежащих государству.

Это объясняется в основном тем, что посткоммунистическое государство отобрало эти дома у старого Центрального Комитета и сделало квартиры бесплатными. Многие из этих домов тянутся вдоль северной стороны Кутузовского проспекта, где когда-то жили Брежнев и большинство членов Политбюро. Петровский жил на предпоследнем, восьмом, этаже здания на Кутузовском проспекте. В этом доме находилось ещё с десяток квартир старших офицеров милиции. Размещение рядом всех этих людей одной профессии имело своё преимущество. Простых граждан раздражало бы постоянное присутствие охраны, но милицейские генералы прекрасно понимали её необходимость.

Машина, на которой в этот вечер ехал Монк, чудодейственным образом приобретённая или «взятая