Украины, Белоруссии, Латвии, Литвы, Эстонии, Грузии и Армении. Половина русских журналистов поддерживала партии, подлежащие запрету, а их руководителей ждали лагеря, и прессу тоже. Если англичанин говорит правду… Все присутствующие смотрели на Комарова.

Вот в этот момент всё и произошло. Он сделал третью ошибку. Он вышел из себя.

— Я не буду больше стоять здесь и слушать все это дерьмо! — выкрикнул он и ушёл со сцены, сопровождаемый расстроенным Кузнецовым.

В глубине зала, в тени опущенных драпировок, стоял полковник Гришин и смотрел на журналистов с нескрываемой ненавистью. «Недолго, — говорил он себе, — осталось недолго».

На юго-западе Москвы, на небольшом возвышении в излучине Москвы-реки, стоит средневековый женский монастырь, у стен которого располагается большое кладбище.

На восьми гектарах земли в тени берёз, сосен и ив нашли приют в двадцати двух тысячах могил выдающиеся граждане России, которых хоронили здесь в течение двух столетий.

Кладбище делится на одиннадцать основных участков. Участки с первого по четвёртый относятся к девятнадцатому веку, с одной стороны они ограничиваются монастырскими стенами, а с другой — внутренней, разделяющей стеной.

Участки с пятого по восьмой находятся между этой стеной и границей кладбища, за которым по Хамовническому валу с рёвом проносятся машины. Здесь лежат великие и не очень великие личности коммунистической эпохи. Маршалы, политические деятели, учёные, исследователи, писатели и космонавты — всех можно найти по обе стороны дорожек и аллей, их надгробия — самые разные, от скромных стел до монументов, хвастающихся своей грандиозностью.

Космонавт Гагарин, погибший во время полёта на новом экспериментальном самолёте, лежит здесь, в нескольких метрах от круглоголового каменного изображения Никиты Хрущёва. Модели самолётов, ракет и оружия указывают на то, чем занимались эти люди при жизни. Другие фигуры с героическим видом смотрят в никуда, грудь их украшают гранитные ордена.

Если идти по центральной аллее, то можно увидеть ещё одну стену, с узкими воротами, ведущими к трём небольшим участкам — номер девять, десять и одиннадцать. Места на кладбище были в цене, и едва ли осталось бы там свободное место к зиме 1999 года, если бы оно не было зарезервировано для генерала армии Николая Николаева. И здесь 26 декабря его племянник похоронил дядю Колю.

Он старался сделать все так, как просил старик, когда они последний раз обедали вместе. Присутствовали двадцать генералов, включая министра обороны, и один из двух митрополитов Москвы отслужил панихиду.

Полный ритуал, просил старый солдат, поэтому священнослужители махали кадилами, и ароматный дымок поднимался вверх в морозном воздухе.

Памятник поставили в виде креста, высеченного из гранита, но без изображения умершего — только имя, а под ним слова: «Русский солдат».

Генерал-майор Андреев произнёс надгробное слово. Он был краток — дядя Коля ненавидел пустословие. Закончив свою речь, в то время когда священник произносил слова прощания, Андреев положил красные ленточки и Золотые Звёзды Героя Советского Союза на гроб. Восемь его солдат из Таманской дивизии, нёсшие гроб, опустили его в землю. Андреев отступил назад и отсалютовал. Два министра и восемь генералов последовали его примеру.

Когда они шли по центральной аллее обратно к воротам, за которыми их ожидал кортеж лимузинов, заместитель министра обороны генерал Бутов положил руку ему на плечо.

— Ужасно, — произнёс он. — Ужасно так погибнуть.

— Когда-нибудь, — ответил Андреев, — я найду их, и они мне заплатят.

Бутов явно почувствовал себя неловко. Он, назначенный по политическим мотивам, был канцелярист, никогда не командовавший боевыми частями.

— Да, конечно, я уверен, милиция делает всё возможное, — сказал он.

У машин генералы с подобающим видом по очереди пожали ему руку, сели в служебные машины и умчались прочь. Андреев отыскал свою машину и поехал на базу.

В пяти километрах от кладбища в слабом свете приближающегося зимнего вечера низкорослый священник в выглядывающей из-под пальто рясе и высокой шапке торопливо пробрался через сугробы и юркнул в златоглавую церквушку на Славянской площади. Минут через пять к нему присоединился полковник Анатолий Гришин.

— Вы, кажется, чем-то взволнованы, — тихо заметил полковник.

— Я так испугался, — ответил священник.

— Не бойтесь, отец Максим. Произошла неудача, но ничего такого, что я не мог бы исправить. Скажите мне, почему патриарх уехал так неожиданно?

— Не знаю. Утром двадцать первого ему позвонили из Загорска. Я об этом ничего не знал. Отвечал на звонок его личный секретарь. Впервые я узнал об этом, когда мне велели собрать чемодан.

— Почему в Загорск?

— Я узнал об этом позже. Монастырь пригласил проповедника отца Григория прочитать там проповедь. Патриарх решил, что ему тоже нужно послушать.

— И таким образом дать личное разрешение Григорию на его жалкую проповедь, — зло сказал Гришин. — Даже ничего не говоря. Одного его присутствия было бы достаточно.

— Я всё же спросил, ехать ли и мне тоже. Секретарь сказал «нет»: его святейшество возьмёт личного секретаря и одного из казаков в качестве водителя. Двух монахинь отпустили навестить родственников.

— Вы не известили меня, батюшка.

— Откуда же я мог знать, что кто-то придёт в ту ночь? — жалобно оправдывался священник.

— Дальше.

— Ну, мне потом пришлось позвонить в милицию. Тело казака лежало на верхней площадке. Утром я позвонил в монастырь и разговаривал с секретарём. Я сказал — были вооружённые грабители и стрельба, больше ничего. Но потом милиция заявила по-другому. Они сказали, что нападение планировалось на его святейшество.

— А что дальше?

— Секретарь мне перезвонил. Он сказал, что его святейшество очень расстроен. Он выразился «потрясён», главным образом убийством казака. Он оставался с монахами в Загорске все Рождество и вернулся только вчера. Главная причина — отслужить панихиду по убитому казаку, прежде чем тело увезут родственники на Дон.

— Итак, он вернулся. Вы звонили мне сюда, чтобы сообщить об этом?

— Конечно, нет. Скоро выборы.

— Вам не следует беспокоиться по поводу выборов, отец Максим. Несмотря на неудачи, исполняющий обязанности президента не пройдёт первого тура. А во втором Игорь Комаров все равно победит коммуниста Зюганова.

— В том-то и дело, полковник. Сегодня утром его святейшество ездил на Старую площадь на личную встречу с исполняющим обязанности президента, по его просьбе. Там, кажется, присутствовали два генерала из милиции и ещё кто-то.

— Откуда вы знаете?

— Он вернулся домой к обеду. Обедал в кабинете один — только с секретарём. Я их обслуживал, они не обращали на меня внимания. Обсуждали решение, которое окончательно принял Иван Марков.

— И какое же? — Отец Максим трясся как осиновый лист. Пламя свечи в его руках трепетало так, что слабый свет играл на лицах Богоматери и младенца. — Успокойтесь, батюшка.

— Не могу, полковник, вы должны понять моё положение. Я сделал все, чтобы помочь вам, потому что я верил в ту Новую Россию, которую рисовал господин Комаров. Но я больше не могу. Нападение на резиденцию, сегодняшняя встреча… всё это становится слишком опасным.

Он поморщился, когда стальная рука сжала его плечо.

— Вы слишком глубоко увязли, чтобы теперь выйти из игры, отец Максим. Возвращайтесь-ка к своим обязанностям и прислуживайте за столом. А через двадцать один день, после победы Игоря Комарова и