него легла и ответственность. Он один должен был сделать так, чтобы эта маленькая община из сорока пяти монахов смогла выжить и начала процветать. Если они будут голодать, это будет его вина; если они предадутся пороку, ответственным за это будет он; если они опозорят святую Церковь, Бог спросит с него. Но Филип помнил, что сам же и взвалил на себя это бремя, и теперь он должен был его нести.

Первым делом надо будет собрать монахов в церкви и отслужить торжественную мессу. Был двенадцатый день Рождества, праздник Крещения. На службу придут все жители Кингсбриджа и множество народу из окрестных селений. Хороший кафедральный собор с крепкой монашеской общиной и зрелищными богослужениями мог бы привлечь тысячу людей и даже больше. Даже в мрачный собор Кингсбриджа съедутся большинство местных дворян, так как служба - это еще и возможность встретиться с соседями, поговорить о делах.

Но прежде Филип должен был обсудить с Уолераном кое-что еще, и вот теперь они наконец остались одни.

- Те сведения, которые я тебе передал... - начал он. - О графе Ширинге...

- Я не забыл, - кивнул архидиакон, - они могут быть поважнее, чем вопрос о том, кто станет приором или епископом. Граф Бартоломео уже прибыл в Англию. Завтра его ожидают в Ширинге.

- И что ты собираешься делать? - с тревогой спросил Филип.

- Попробую использовать сэра Перси Хамлея. Честно говоря, я надеюсь, он будет сегодня среди прихожан.

- Слышал о нем, но никогда не видел.

- Это такой толстый лорд с безобразной женой и довольно привлекательным сыном. Жену-то ты не пропустишь - она как бельмо на глазу.

- А почему ты думаешь, что они встанут на сторону короля Стефана против графа Бартоломео?

- Они страстно ненавидят графа.

- За что?

- Их сынок, Уильям, посватался к графской дочке, но она ему отказала, и свадьба расстроилась. Хамлеи чувствуют себя оскорбленными и готовы ухватиться за любую возможность отплатить Бартоломео.

Филип удовлетворенно закивал. Он был рад, что это его не касалось, - у него и без того забот полон рот, в Кингсбриджском монастыре хватало своих проблем. А мирскими делами пусть занимается Уолеран.

Они вышли из дома и направились к церкви. Монахи уже ждали. Филип занял свое место во главе колонны, и процессия двинулась.

Филип даже не ожидал, сколь прекрасное чувство он испытает, входя в церковь под пение шедших за ним монахов. Он подумал, что его новое положение символизирует власть, данную ему, дабы творить добро, и поэтому душа его трепетала. Жаль, что его не видел аббат Питер из Гуинедда - старик был бы за него горд.

Он провел монахов на хоры. Особо торжественные мессы, такие, как эта, нередко служились самим епископом. Сегодня ее проведет, однако, архидиакон Уолеран. Как только Уолеран начал, Филип пробежал глазами по толпе прихожан, пытаясь отыскать семью, о которой только что рассказал архидиакон. В центральной части собора стояли около ста пятидесяти человек: те, что побогаче, в тяжелых зимних плащах и добротной кожаной обуви, а простые крестьяне в грубых куртках и валяной или деревянной обувке. Найти Хамлеев было проще простого. Они стояли в первых рядах, неподалеку от алтаря. Сначала Филип увидел леди Хамлей. Уолеран не преувеличивал - виду нее был действительно отталкивающий. Несмотря на поднятый капюшон, можно было разглядеть большую часть ее лица, покрытого отвратительными фурункулами, которые она беспрестанно трогала своими нервными руками. Рядом с ней находился грузный мужчина лет сорока - очевидно, Перси. По его одежде можно было сказать, что этот человек весьма богат и обладает властью, хотя и не принадлежит к высшей аристократии. Их сын прислонился к одной из массивных колонн нефа. Он был статным молодым человеком с ярко-желтыми волосами и узкими надменными глазами. Женитьба на дочери графа позволила бы Хамлеям перешагнуть черту, отделявшую мелкопоместное дворянство от королевской знати. Ничего удивительного, что они пришли в ярость из-за несостоявшейся свадьбы.

Филип вновь сосредоточился на службе. На его взгляд, Уолеран проводил ее, может быть, чуть быстрее, чем следовало бы. Его снова начали одолевать сомнения, правильно ли он поступил, согласившись поддержать кандидатуру Уолерана на пост нового епископа, когда нынешний умрет. Уолеран был человеком знающим, но, похоже, он недооценивал значения религиозных обрядов. Процветание и могущество Церкви были в конечном счете лишь средствами для достижения главной цели - спасения человеческих душ. Однако Филип решил, что не стоит особенно беспокоиться по поводу Уолерана. Дело было сделано, и кто знает? - старый епископ, возможно, разрушит честолюбивые планы архидиакона и проживет еще лет двадцать.

Прихожане вели себя шумно. Конечно, никто не знал слов молитвы, и только священники да монахи принимали участие в службе, а остальные лишь подхватывали наиболее знакомые фразы да восклицали: 'Аминь!' Одни из них в благоговейном молчании следили за службой, другие слонялись туда-сюда, приветствуя друг друга и болтая. 'Это простые люди, - сказал себе Филип, - и ты должен что-то сделать, чтобы привлечь их внимание'.

Месса тем временем подошла к концу, и архидиакон Уолеран обратился к собравшимся:

- Большинство из вас знают, что возлюбленный наш приор Кингсбриджский скончался. Его тело, которое покоится здесь, в соборе, будет погребено на монастырском кладбище сегодня вечером. Епископ и монахи избрали его преемника. Им стал брат Филип из Гуинедда.

Он замолчал, и Филип поднялся, чтобы вывести процессию из храма. Но Уолеран заговорил вновь:

- У меня есть для вас еще одно печальное известие.

Удивленный Филип снова сел.

- Я только что получил письмо, - продолжал Уолеран.

Не получал он никаких писем. Это Филип знал точно, так как все утро они были вместе. Что на этот раз задумал хитрый архидиакон?

- В этом письме говорится о потере, которая до глубины души огорчит вас. - Он снова сделал паузу.

Кто-то умер, но кто? Уолеран знал об этом еще до своего приезда, но держал в секрете и теперь притворялся, что только что узнал новость. Почему?

Филип мог предположить только одно, и, если его подозрение было верным, значит, Уолеран - человек гораздо более честолюбивый и вероломный, чем можно было вообразить. Неужели он обвел их вокруг пальца? Неужели Филип оказался простой пешкой в игре архидиакона?

Заключительные слова Уолерана подтвердили эту догадку.

- Горячо любимый епископ Кингсбриджский, - торжественно произнес он, отошел в лучший мир.

Глава 3

I

И эта сучка там будет, - шипела мать Уильяма - я в этом уверена.

Уильям взглянул на замаячивший вдали фасад Кингсбриджского собора со смешанным чувством страха и желания. Если леди Алина будет присутствовать на крещенской службе, всем им придется испытать болезненное смущение, но тем не менее его сердце учащенно забилось при мысли, что снова увидит ее. Они рысью приближались к Кингсбриджу - Уильям и его отец на боевых конях, а мать на прекрасном жеребце:

За ними ехали три рыцаря и три конюха. Все вместе они составляли внушительный и грозный отряд, и Уильяму было приятно это. Шедшие по дороге крестьяне отскакивали в сторону перед их могучими конями, а мать продолжала кипятиться.

- Все уже знают, даже эти презренные рыбы, - бубнила она сквозь слезы. - Они еще смеются над нами: 'Когда невеста не невеста? Когда жених Уилька Хамлей!' Ну, выпорола я одного мужичишку, все равно не помогло. Добраться бы до этой суки! Я бы с нее с живой сняла шкуру и повесила на гвоздь, а саму ее бросила бы воронам на съедение.

Уильяму не хотелось, чтобы она продолжала распространяться на эту тему. Семья была опозорена, виноват был он - или, вернее, так считала мать, - и он не желал, чтобы ему напоминали об этом.

Они прогрохотали по расшатанному мосту и, хлестнув коней, устремились вверх по улице, ведущей к монастырю. Возле кладбища, к северу от собора, два-три десятка коней уже щипали редкую травку, но ни один не мог сравниться с конями Хамлеев. Подъехав к конюшне, они оставили своих красавцев на попечение