- Но хорошему каменщику всегда найдется место, не так ли?

Джек уловил жалобные нотки и понял, что брат в отчаянии. И все же решил быть честным до конца.

- После того, что произошло между нами, Альфред, думаю, я последний, к кому тебе следовало обращаться за помощью.

- Ты и есть последний, - искренне сказал Альфред. - К кому я только не обращался! Работники никому не нужны. Везде голод.

Джеку сразу вспомнилось, как брат обижал его, а порой даже издевался и бил. Сначала он загнал его в монастырь, потом выгнал из дома, лишил семьи. С какой стати он должен помогать ему теперь? Наоборот, он может радоваться его горю.

- Я бы не взял тебя, даже если бы мне были нужны люди, - сказал Джек.

- Я очень надеялся на тебя, - упрямо промычал Альфред. - В конце концов, всему, что ты умеешь, ты научился у моего отца. Благодаря ему ты стал мастером-строителем. Неужели же ради его памяти ты не поможешь мне?

Ради Тома... Внезапно Джек почувствовал угрызения совести. По-своему, но Том старался быть хорошим отчимом. Конечно, нежности и чуткости он проявлял мало, но к своим собственным детям относился точно так же, как к Джеку, и всегда был терпеливым и щедрым, обучая его своему ремеслу. И мать Джека почти всегда была счастлива с ним. 'И в конце концов, - думал Джек, вот я - удачливый и процветающий мастер- строитель, в двух шагах от самой заветной своей цели: построить красивейший собор на свете; а вот Альфред нищий, голодный и без работы. Неужели мне этого недостаточно?'

Нет, недостаточно, решил он.

Но потом смягчился, отошел.

- Хорошо. Только ради Тома. Ты принят.

- Спасибо, - сказал Альфред. Лицо его никаких чувств не выражало. - Мне прямо сейчас приступать?

Джек кивнул.

- Мы кладем фундамент в нефе. Можешь начинать.

Альфред протянул брату руку. Джек мгновение колебался, потом пожал ее. Пожатие Альфреда было таким же крепким, как всегда.

Он повернулся и ушел, а Джек еще долго стоял и смотрел себе под ноги, на чертеж основания нефа. Он был сделан в натуральную величину, чтобы по мере готовности плотник мог сделать с него деревянный шаблон. А по нему уже каменщики отберут подходящие камни.

'Правильно ли я поступил?' - размышлял Джек. Он вспомнил, что купол, сделанный его братом, рухнул. Конечно, больше он ему такой сложной работы не доверит, его дело - прямые стены и фундамент.

Пока Джек предавался раздумьям, полуденный колокол прозвонил к обеду. Он сложил свои инструменты и по винтовой лестнице спустился вниз.

Женатые каменщики разошлись обедать по домам, одинокие ели здесь же, в небольшом домике. Иногда на стройках рабочих кормили обедом бесплатно, чтобы не было поводов для опозданий, прогулов или пьянства, но монахи питались совсем по-спартански, а рабочим здесь, в Кингсбридже, больше нравилась своя еда, прихваченная из дому. Джек жил в старом доме Тома Строителя вместе со своей сводной сестрой Мартой, которая теперь вела себя как хозяйка. Она же следила за Томми и Салли, младшей дочерью Джека, когда Алина бывала особенно занята. Обычно Марта готовила обед на брата и его детей, но иногда и Алина садилась вместе со всеми.

Джек вышел с монастырского двора и торопливо зашагал к дому. По пути неожиданная мысль пришла в голову: а не собирается ли Альфред вновь поселиться вместе с Мартой? Ведь, в конце концов, она была ему родной сестрой. Сразу он об этом как-то не подумал, когда согласился взять Альфреда на работу.

'А чего я, дурачок, испугался? - сообразил он чуть позже. Прошли те дни, когда брат меня задирал да запугивал. Теперь я мастер-строитель Кингсбриджа. Стоит мне сказать, чтобы Альфред не смел переступать порог дома, и он не посмеет сделать этого'.

Подходя к дому, он все еще немного опасался увидеть брата за столом и с облегчением вздохнул, когда обнаружил, что Альфреда в доме не было. Алина следила за детьми, пока те обедали, а Марта помешивала что-то в котелке, висевшем над огнем. От запаха тушеного барашка у Джека потекли слюнки.

Он чмокнул Алину в лоб. Ей было уже тридцать три, но выглядела она на десять лет моложе: все та же копна темных волос, тот же благородный изгиб губ, те же изумительные бездонные глаза. Только когда она раздевалась донага, становились видны последствия двух беременностей, да и годы оставили свой след: роскошные крепкие груди слегка обвисли, она раздалась в бедрах, а живот так и не принял прежней упругости.

Джек с нежностью посмотрел на два великолепных плода, родившихся из тела Алины: девятилетнего Томми, рыжеволосого крепыша, слишком крупного для своих лет, который запихивал в рот тушеную баранину, словно неделю голодал, и семилетнюю Салли, с такими же темными кудряшками, как и у матери, которая сейчас счастливо улыбалась во весь рот, показывая всем щербинку между передними зубами, точно такую же, какая была у Марты, когда Джек впервые, шестнадцать лет назад, увидел ее. Томми каждое утро ходил в монастырскую школу, учился читать и писать, а, поскольку девочек монахи не принимали, с Салли приходилось заниматься Алине.

Джек сел к столу, Марта сняла с огня котелок и поставила его перед ним. Ей уже минуло двадцать четыре, но о замужестве она, похоже, и не помышляла, испытывая огромную привязанность к Джеку и довольствуясь ролью хозяйки в его доме.

Он, несомненно, был главной фигурой в этом самом необычном хозяйстве в округе, а вместе с Алиной они были чуть ли не наиболее почитаемыми людьми в городе: он - мастер на строительстве собора, она - самый крупный производитель одежды за пределами Винчестера. Все считали их мужем и женой, хотя им до сих пор было запрещено спать вместе по ночам - и они жили раздельно: Алина с братом, а Джек - со своей сводной сестрой. Каждое воскресенье и на праздники они исчезали вместе, и любой в городе знал, чем они занимались, кроме, разумеется, приора Филипа. Мать Джека все это время жила в лесу, в пещере, ее так и продолжали считать ведьмой.

Джек постоянно злился из-за того, что ему не разрешают жениться на Алине. Он, бывало, часами лежал у себя в комнате и, слушая тихое похрапывание Марты за стенкой, мучился одним вопросом: мне ведь уже двадцать восемь, почему я должен спать один? На следующий день он, как правило, срывал свое настроение на приоре Филипе, отказываясь принимать любые предложения капитула под предлогом того, что все они слишком дорогие и непрактичные. Он не хотел даже слушать ни о каких вариантах, тем более идти на какие-либо уступки, словно существовал единственно верный путь построить собор - тот, который он сам и избрал. В такие дни Филип старался избегать встреч с ним, выжидая, пока буря пронесется мимо.

Алина тоже была по-своему несчастна и часто вымещала свое настроение на Джеке. В эти минуты она становилась раздражительной и нетерпимой, ругала его за все, что он делал, а как только он входил в дом, сразу укладывала детей спать, отказывалась ужинать с ним, говоря, что не голодна. Через день-другой она отходила, принималась плакать, просила прощения, но через какое-то время все начиналось заново.

Джек зачерпнул большой ложкой из котелка, положил себе в тарелку тушеной баранины и стал с аппетитом есть.

- Отгадай, кто приходил сегодня на стройку, - сказал он. - Альфред.

Марта от неожиданности выронила из рук железную крышку от котелка, и она со звоном грохнулась на камни очага. Джек посмотрел на нее и увидел страх в ее глазах. Он повернулся к Алине: ее лицо стало белым как полотно.

- Что ему надо в Кингсбридже? - спросила она.

- Ищет работу. Голод, похоже, разорил в Ширинге всех торговцев, и они больше не строят себе каменных домов. Альфреду пришлось распустить всех своих строителей, и он сам теперь остался без дела.

- Надеюсь, ты вышвырнул его вон, - сказала Алина.

- Он просил меня ради Тома дать ему какую-нибудь работу, - дрожащим голосом сказал Джек. Он никак не ожидал, что женщины так воспримут его слова. - В конце концов, всему в этой жизни я обязан Тому.