* * *

Вскоре они вышли из монастыря. Отряд состоял из тридцати монахов, десяти послушников. Черномазого Отто и его каменотесов, Тома Строителя с Альфредом да двух запряженных в телегу лошадей. Когда спустились сумерки, они зажгли факелы. В полночь процессия остановилась, чтобы ее участники смогли поужинать тем, что второпях удалось собрать на кухне: курами, белым хлебом и красным вином. Филип всегда считал, что тяжкий труд должен вознаграждаться хорошей пищей. Когда они снова двинулись в путь, монахи запели псалмы.

Еще стояла кромешная тьма, когда Том, который шел впереди, указывая дорогу, вдруг поднял руку, веля отряду остановиться.

- Осталось пройти милю, - сказал он Филипу.

- Хорошо, - кивнул приор. Он повернулся к монахам. - Снимите свои башмаки и сандалии и наденьте валенки. - Он и сам переобулся в пару мягких валяных башмаков, какие в зимнюю пору обычно носили крестьяне. Затем, подозвав к себе двух послушников, Филип приказал: - Эдвард и Филемон, вы останетесь здесь, с лошадьми. И чтобы не шуметь. Дождетесь рассвета и присоединитесь к нам. Все ясно?

- Да, отче, - хором ответили они.

- Отлично. Остальным следовать за Томом Строителем. И соблюдайте полную тишину.

Процессия снова тронулась.

Дул легкий западный ветерок. Шелест молодой листвы скрывал тяжелое дыхание пятидесяти мужчин и шарканье пятидесяти пар валенок. Филип начал ощущать волнение. Теперь, когда его план был близок к осуществлению, он стал казаться приору несколько сумасбродным. В мыслях своих Филип молил Господа даровать ему удачу.

Дорога свернула влево, и в мерцающем свете факелов проступили очертания деревянного дома, кладки грубо обтесанных каменных блоков, нескольких лестниц и стоек лесов на фоне темного холма, обезображенного белыми шрамами каменных разрезов. 'А нет ли здесь собак?' - подумал вдруг Филип. Если на каменоломне держат собак, то элемент внезапности будет утерян, а сам план поставлен под угрозу срыва. Но отступать было уже поздно.

Шаркая ногами, процессия миновала дом. Филип затаил дыхание, в любой момент ожидая услышать беспорядочный лай собак. Однако все было тихо.

Монахи полукругом встали у основания лесов. Приор почувствовал гордость за своих братьев, которые столь бесшумно смогли все это проделать. Не так просто соблюдать тишину даже в церкви. Правда, может быть, они были слишком напуганы, чтобы шуметь.

Том Строитель и Черномазый Отто начали расставлять по местам каменотесов. Они разделили их на две группы. Одна группа собралась там, где пласт известняка подходил к поверхности земли у подножия холма, а другая взобралась по лесам наверх. Когда каменотесы заняли свои позиции, их по приказу Филипа окружили монахи. Сам же приор встал между ними и домом.

Все было точно рассчитано. Через несколько минут после того, как Филип отдал последние распоряжения, небо начало светлеть. Вытащив свечу, он зажег ее от факела и, повернувшись к монахам, поднял. Это был условный сигнал. Все сорок монахов и послушников тоже достали и зажгли свечи. Зрелище было волнующее. В предрассветных сумерках каменоломню заполнили призрачные фигуры, держащие маленькие дрожащие огоньки.

Филип снова повернулся к дому. Там пока не было никаких признаков жизни. Он приготовился ждать. Это монахи умели, ведь им ежедневно приходилось часами неподвижно стоять. Однако работникам это давалось непросто, и через некоторое время они начали терять терпение и стали шаркать ногами и вполголоса переговариваться. Но теперь было уже все равно.

Вскоре проснулись обитатели дома. Внутри кто-то откашливался, а затем послышался скрежет поднимающегося за дверью засова. Филип поднял руку, требуя мертвой тишины.

Дверь распахнулась. Протирая глаза, на улицу вышел какой-то мужик. Из описания Тома Филип догадался, что это был Гарольд из Ширинга, старший каменотес. Сначала ничего необычного Гарольд не заметил. Прислонившись к дверному косяку, он снова разразился глубоким, булькающим кашлем человека, чьи легкие забиты каменной пылью. Филип взмахнул рукой. Где-то за его спиной регент монастырского хора вывел ноту, показывая тональность, и в то же мгновение все сорок монахов запели псалом. Каменоломня наполнилась леденящей душу гармонией.

Эффект был ошеломляющим. При виде этого хора привидений, появившегося, словно по волшебству, на его каменоломне, голова Гарольда дернулась, глаза вылезли из орбит, а челюсть отвисла. Из открытого рта вырвался крик ужаса, и видавший виды каменотес ввалился обратно в дом.

Филип позволил себе удовлетворенно улыбнуться. Неплохо для начала.

Однако суеверный страх продлился недолго. Приор, не поворачиваясь, снова взмахнул рукой. В ответ на его сигнал каменотесы принялись за работу. Клацающий звук ударяющегося о камень железа отбивал ритм звучащей мелодии.

В дверь боязливо просунулись две или три физиономии. Наконец до людей графа дошло, что перед ними обыкновенные, из плоти и крови, монахи и работники, а вовсе не привидения, и они вышли из дома, чтобы получше все рассмотреть. Показались и двое стражников. Застегивая ремни, на которых висели мечи, они уставились на монахов. Филип понял, что наступил критический момент: как поведут себя эти вояки?

Их вид - здоровенных, бородатых и грязных, с мечами и кинжалами, одетых в толстые кожаные куртки - вызвал в памяти Филипа давнишнюю сцену, когда в его дом ворвались двое солдат и убили и мать, и отца. Внезапно его пронзила боль утраты родителей, которых он едва помнил. Приор с ненавистью смотрел на стражников, но вместо них видел кривоносого урода и темноволосого верзилу с забрызганной кровью бородой. Его переполняли ярость, отвращение и непоколебимая уверенность в том, что эти тупые, безбожные негодяи должны получить отпор.

Один за другим на улицу высыпали все графские каменотесы. Их было двенадцать.

Из-за горизонта выглянуло солнце.

Монастырские работники уже откалывали камни. Если бы стражники вздумали их остановить, им пришлось бы сначала поднять руку на монахов. Филип же как раз и рассчитывал на то, что воины не посмеют применить силу к молящимся братьям.

Похоже, он был прав: стражники колебались.

Оставленные в лесу послушники привели запряженных в телегу лошадей. Они с опаской посмотрели вокруг. Филип жестом показал им, где встать, затем повернулся к Тому Строителю, встретился с его взглядом и кивнул.

К этому времени несколько камней уже были отколоты, и теперь Том велел молодым монахам отнести их в телегу. Люди графа с любопытством следили за дальнейшим развитием событий. Каменные глыбы были очень тяжелыми, поэтому с лесов их опускали на веревке, а затем перетаскивали на носилках. Когда на телегу погрузили первый камень, стражники начали о чем-то шептаться с Гарольдом. Тем временем на повозку лег второй камень. Стражники отделились от собравшихся возле дома и направились к телеге. На нее вскарабкался один из послушников, Филемон, и с вызывающим видом уселся на камень. 'Храбрый юноша', - подумал Филип.

Дорогу подошедшим к повозке стражникам преградили четверо монахов, которые только что принесли две каменные глыбы. Филип напрягся. Люди графа остановились, положив ладони на рукоятки своих мечей. Пение прекратилось, ибо все сейчас от волнения едва дышали.

'Нет, - размышлял Филип, - они не посмеют поднять меч на безоружных людей'. Но затем он осознал, как легко было бы для них, таких сильных, привыкших к кровавой бойне сражений, скосить своими острыми клинками этих монахов, которых и бояться-то нечего. И все же они должны помнить о каре Господней, что ждет их за убийство Божьих людей. Даже такие отпетые головорезы, как эти, должны знать, что в конце концов и они предстанут перед судом Всевышнего. Но страшатся ли они геенны огненной? Возможно, однако, они также боятся и своего хозяина графа Перси. Филип понял, что мысли стражников сейчас были заняты тем, как отнесется их господин к тому, что они не смогли изгнать монахов и работников Кингсбриджа из каменоломни. Приор видел, как они в нерешительности стоят перед горсткой молоденьких братьев, взвешивая, что страшнее - не выполнить приказа Перси или навлечь на себя гнев Божий.

Стражники переглянулись. Один из них покачал головой. Другой пожал плечами. А затем оба пошли прочь.

Снова раздался чистый голос регента, и монахи грянули торжественный псалом. Послышались победные