Она сказала:

- Смотри на меня, сейчас наступит это.

А потом, глядя ему прямо в глаза, она открыла рот и закричала.

- Как ты думаешь, другие люди похожи на нас? - спросила она.

- В каком смысле?

- Такие же непристойные?

Приподняв голову, покоившуюся на ее коленях, он усмехнулся:

- Только те, кому повезло. Она стала разглядывать его тело.

- Ты такой складный и сильный, ты само совершенство, - сказала она. Какой плоский живот, аккуратный зад, какие стройные и крепкие бедра. - Она провела пальцем по его носу. - У тебя лицо принца.

- Я простой крестьянин.

- Когда ты обнажен, о тебе этого не скажешь. - Казалось, ей хотелось поразмышлять вслух. - До того, как я встретила тебя, меня интересовало, как устроены мужчины и все такое, но даже самой себе я не признавалась в этом и притворялась, что такие вещи меня не интересуют. Потом появился ты, и больше я уже не могла притворяться.

Он лизнул ее бедро. Она вздрогнула. - А с другими девушками ты делал такое?

- Нет.

- Ты тоже притворялся?

- Нет.

- Я так и знала. В тебе есть что-то дикое и вольное, как у зверя. Ты никому никогда не подчиняешься и делаешь, что тебе хочется.

- Раньше я еще не встречал девушки, которая бы мне позволила это делать.

- Но любая из них хотела бы, на самом-то деле. Любая девушка.

- Почему, - спросил он с долей самодовольства.

- Потому что у тебя такое суровое лицо, а глаза такие добрые.

- И поэтому ты позволила мне поцеловать тебя в книжной лавке?

- Я не позволяла - просто у меня не было выбора.

- Но ты могла бы потом позвать на помощь.

- Но потом я только и думала, чтобы ты сделал это снова.

- Должно быть, я догадался, какая ты на самом деле. Теперь уже она с некоторым самодовольством спросила:

- Ну и какая же я на самом деле?

- Внешне - ледышка, а внутри - настоящий огонь.

Она хихикнула.

- Я отличная актриса. Все в Петербурге считают, что я такая добропорядочная. Меня приводят в пример другим молодым девушкам, как Анну Каренину. А теперь, когда я знаю, какая я в действительности порочная, мне надо будет изображать из себя вдвойне более целомудренную, чем раньше.

- Не бывает двойной целомудренности.

- Хотела бы я знать, притворяются ли и все остальные, - продолжила она. - Вот мой отец, например. Если бы он узнал, что я лежу здесь вот так, он бы задохнулся от ярости. Но ведь в молодости он, наверное, чувствовал то же самое - как ты думаешь?

- Думаю, об этом судить трудно, - ответил Феликс. - Ну а что бы он и в самом деле сделал, если бы узнал?

- Приказал бы выпороть тебя кнутом.

- Сначала ему надо было бы поймать меня. - Тут вдруг Феликса словно ударило: - А сколько тебе лет?

- Почти восемнадцать.

- О, Боже, да меня могут посадить за совращение несовершеннолетней.

- Тогда я заставлю отца освободить тебя.

Перекатившись на живот, он посмотрел на нее.

- Так что же мы будем делать, Лидия?

- Когда?

- В ближайшем будущем?

- Останемся любовниками, пока я не достигну совершеннолетия, а потом поженимся.

Изумленный, он уставился на нее.

- Ты говоришь серьезно?

- Конечно. - Казалось, ее удивило, что эта мысль не пришла в голову и ему. - Что же нам еще делать?

- Так ты хочешь выйти за меня замуж?

- Да! Разве ты этого не хочешь?

- О, да, - выдохнул он. - Я хочу этого.

Приподнявшись, она погладила его по голове.

- Значит, так мы и поступим.

- Ты никогда не говоришь, как тебе удается приходить сюда, - сказал Феликс.

- Это все не очень интересно, - ответила она. - Мне приходится лгать, подкупать слуг и идти на риск. Как сегодня вечером, например. Прием в посольстве начинается в половине седьмого. Я вышла из дома в шесть, а туда я попаду в четверть восьмого. Коляска осталась в парке - кучер думает, я пошла прогуляться со служанкой. А служанка сейчас сторожит около твоего дома, мечтая о том, как потратит те десять рублей, что я дам ей за то, чтобы помалкивала.

- Уже без десяти семь, - сказал Феликс.

- О, Боже. Приласкай меня еще раз перед тем, как я уйду.

В ту ночь Феликсу приснился отец Лидии, которого он никогда не видел наяву, и в этот момент они и ворвались с фонарями в его комнатушку. Мгновенно проснувшись, он соскочил с постели. Поначалу подумал, что это какой-то студенческий розыгрыш. Но когда один из них ударил его в лицо и саданул в живот, он понял, что это тайная полиция.

Он решил, что его пришли арестовывать из-за Лидии, и ужасно за нее испугался. Ожидает ли ее публичный позор? Дойдет ли ее отец до крайности, заставив ее свидетельствовать в суде против ее возлюбленного?

Он смотрел, как полицейские засовывают в мешок все его книги и связку писем. Все книги были чужие, но их владельцы догадались не оставить на них своих имен. Письма же были от отца и сестры Наташи, от Лидии он никаких писем не получал, и теперь был рад этому.

Его вывели из дома и посадили в повозку.

Они пересекли Цепной мост, а затем поехали вдоль каналов, будто избегая больших проспектов. Феликс спросил:

- Меня везут в тюрьму на Литовском? - Ответа не последовало, но когда они свернули на Дворцовый мост, он понял, что его везли в печально известную Петропавловскую крепость, и сердце его упало.

На другой стороне моста повозка свернула налево и въехала в затемненную арку. У ворот она остановилась. Феликса провели в приемное отделение, где какой-то армейский офицер, взглянув на него, что-то записал в книгу. Затем его снова усадили в повозку и повезли вглубь крепостного двора. Остановились еще у одних ворот и несколько минут ждали, пока солдат, находившийся по другую сторону ворот, не отпер их. Далее Феликс должен был идти пешком через несколько узких проходов до третьих железных ворот, ведущих в огромное сырое помещение.

Там за столом сидел начальник тюрьмы. Он сказал:

- Тебя обвиняют в том, что ты анархист. Ты признаешься в этом?

У Феликса словно выросли крылья. Значит, все это не имеет никакого отношения к Лидии!

- Признаюсь ли я? - спросил он - Да я горжусь этим.

Один из полицейских протянул начальнику тюрьмы заведенное на Феликса досье, и тот подписал его. После этого Феликса раздели догола и дали ему зеленый фланелевый халат, пару шерстяных чулок и желтые войлочные шлепанцы слишком большого размера.