Полумрак. Распахнутый иллюминатор — именно тот, догадался майор… Крошечная клетушка, явно не для командного состава: койки одна над другой, опрокинутая ваза с цветами. Внизу — обнаженное женское тело, отвратительно и бесстыдно распластанное на смятом белье.

— Гос-споди! Она мертвая?

Бедняга речник… Сколько ему — под шестьдесят? Для Великой Отечественной он был слишком мал, а Афганистан и внутриутробные войны России этого поколения уже не коснулись.

— Мертвая.

Жилые помещения команды закончились — за тяжелой металлической переборкой Владимир Александрович разглядел уводящую вперед череду дверей пассажирских кают.

— Эй! — вместо того, чтобы сделать следующий шаг, он коснулся рукой плеча переднего спутника. Тот обернулся, проследил взглядом за жестом Виноградова и тут же без звука передал информацию дальше.

Почти мгновенно рядом вырос Головин. Посмотрел, кивнул и поднял обнаруженную майором гильзу — стандартная, от «макарова», она ещё чуть-чуть пахла порохом. Где-то должен быть и след от пули… Ага! В подволоке, почти над головой — аккуратная дырка.

Двинулись дальше — теперь ещё осторожнее, прикрывая друг друга на трапах и непросматриваемых местах.

Судно по-прежнему казалось пустым и безжизненным…

Наконец — дубовая дверь с потемневшей от времени табличкой «Посторонним вход воспрещен» и более свежей надписью примерно такого же содержания по-английски.

— Здесь? — уточнил взглядом Головин.

— Да, — молча кивнул запыхавшийся речник.

Головин тихо, почти без усилия надавил на бронзовую ручку:

— Пошли!

И ничего не случилось. Никто не выстрелил, не рванула привязанная изнутри хитроумная мина- ловушка… На первый взгляд мостик вообще показался пустым: зеленоватое свечение локатора, какие-то огоньки на панелях. Штурвал в привычном понимании был, но функцию выполнял скорее декоративную — судно двигалось в автоматическом режиме.

— Сюда, быстро! — у противоположной двери, с правого борта, лицом вниз лежал парень в безукоризненно отглаженных черных брюках и пижонской белой рубашке с короткими рукавами. Судя по погонам, это был кто-то из судовых офицеров. — Помоги…

Раненого перевернули на спину и один из бойцов завозился с медикаментами. В нос ударил противный аптечный запах.

— Чем это его так?

— Ногами…

— Пашкевич, третий помощник, — сглотнув слюну, выдавил из себя речник. — Он живой?

— Пока — да! Слушайте… вы рулить умеете?

— В смысле?

— Ну, этой штукой управлять? — Головин собирательным жестом обвел оборудование мостика.

— Вообще-то… Вообще-то, я механик.

— Придется, — подал реплику Виноградов. Вставало солнце, и прямо по курсу уже отчетливо вырисовывался недалекий берег. — Надо хотя бы остановиться — и лечь в дрейф.

— Попробую, — кивнул речник и потянулся к одному из никелированных рычажков. Он был отличным дядькой, к тому же не без чувства юмора:

— Вот и дослужился на старости лет до капитана… Вернусь, старуха не поверит. Вы уж мне справочку выпишите!

— Выпишем… Как там парень?

— Глухо, командир. Своими силами не откачать.

— Поговорить не сможет? — на всякий случай уточнил Головин. — Хоть немного?

— Какое там…

— Гляньте-ка! — Виноградов склонился над штурманским столиком. Лист карты с текущей прокладкой был изуродован матерным словом из трех букв и соответствующей иллюстрацией: колоссальных размеров и угрожающего вида член раскинулся на просторах от Петрокрепости до банок в центре Ладоги.

— Сволочи… — Головин потянулся к карте.

— Не трогай!

— Почему?

— Вещественное доказательство. Потом, для экспертизы пригодится. — Виноградов вовсе не был умнее, просто он слишком долго носил милицейские погоны. И все оставшиеся годы ему предстояло жить с оперативно-следственным видением мира.

— Командир! В радиорубке чисто.

Здоровяк из второй штурмовой группы с трудом скрывал возбуждение.

— Что там?

— Никого… Правда, пошалили там, чувствуется, от души — дверь выломана, кровища! И вообще.

— Рация работает?

— А я чего — инженер, что ли? — удивился боец.

— Тоже верно…

Неожиданно чисто, почти без помех, ожил динамик внутренней связи:

— Эй, наверху! Это кто там командует?

— А это кто? — Головин покосился на речника, пытающегося совладать с какими-то кнопками и тумблерами. — Ты, что ли, Борька?

— Ну так! — радостно отозвался старший группы, отправленной в машинное отделение. — Как у вас?

— Порядок, — суховато оценил обстановку командир. — Так что, глуши мотор.

— Попробуем.

— В каком смысле? У вас что — тоже никого?

— Почему? Двоих взяли — один со стволом был, у другого нунчаки.

— Моряки?

— Не-ет… — в голосах собеседников слышалось полное взаимное непонимание.

— Так, все — я спускаюсь. Сидите тихо.

— Есть, командир! Ждем-с…

— Саныч, пойдешь со мной? — повернулся Головин к майору. Чувствовалось, что он в недоумении. — Одна голова хорошо, а две…

— Разберемся, — кивнул Виноградов.

— Петров! За старшего здесь, понял? Мы быстренько, пять минут…

Однако, прошло значительно больше времени, прежде чем офицеры вернулись на мостик. Вернулись не одни… И с информацией, сложившейся, наконец, в целостную картину.

… Рейс начался как обычно — вечером отошли от Речного вокзала, пригласили пассажиров на ужин. Погода не баловала, поэтому на палубе никто не задержался: ресторан «Чернышевского» мог вместить всех желающих в одну смену.

С иностранцами вообще никогда никаких проблем — в основном, финны напиваются, да бывшие собратья по социалистическому лагерю. Что же касается мелких бытовых придирок, то это скорее исключения: приезжая в Россию, западные туристы уже заранее морально готовы к тому, что уровень сервиса здесь заметно отличется от остального цивилизованного мира.

«Новая русская» публика куда хлопотнее… Хотя, впрочем, тесная мужская кампания, решившая прокатиться по водным просторам, сначала не выделялась: поели, поговорили о чем-то своем, поглазели издалека на веселых зарубежных дам и вблизи — на круглые, обтянутые форменными юбками задницы обслуживающего персонала. Вместе со всеми перебрались в Музыкальный салон — выпили, потанцевали.

Еще выпили… Где-то после полуночи возникла короткая ссора — с криком, матерными оскорблениями,