присмотревшись, я увидел. черный комок и по рыжим пятнам на шерсти узнал крупную росомаху. Она животом повисла на сучке, опустив низко косматые лапы и пестрый хвост. Одно мгновение, я еще не успел сбросить с плеча штуцер, как хищник легким движением отбросил упругое туловище на край толстой ветки и с решительностью, свойственной только этому зверю, покатился по кронам вниз. Черня ловким прыжком поймал его на лету, и пошла потасовка. Оба противника обладали достаточной ловкостью, чтобы не сдаться друг другу. Схватка была смертельной. Замелькали разъяренные пасти, хвосты, лапы. Все же кобелю удалось свалить росомаху и стиснуть клыкастыми челюстями горло. Послышался предсмертный хрип, сопение. Но не успел я подскочить к дерущимся, как росомаха, изловчившись, сильным рывком задних ног перебросила собаку через голову и, не удержавшись, вместе с ней сорвалась со скалы. Грохот камней, сбитых падающим' телами, был мне ответом в темноте.

Я подошел к обрыву и ужаснулся, увидев пустоту. Из: ее глубины все еще доносился шорох, непонятные вздохи, будто кто-то устраивал себе ночной покой. Затем все стихло. 'Неужели погиб Черня?' -- как молния поразила: меня эта мысль. Потерять так глупо собаку было непростительно. Кругом ночь, ни горизонта, ни дыма костра, только силуэты ближних кедров да темень. Куда идти? Решил выбираться к гребню -- все равно не найти собаки. Шел ощупью, заслоняя руками лицо, а в голове боль, неразбериха от всего случившегося. Внизу у табора послышался выстрел -- это наши обеспокоились моим отсутствием, подавали сигналы. И я, разрядив в воздух штуцер, зашагал бодрее.

В лагере никто не спал. Легкий ветерок трепал пo темноте багровое пламя костра. Я рассказал подробно о случившемся и пережил молчаливый упрек товарищей за гибель любимой собаки. Решили рано утром сходить под скалу. На этом мы закончили первый день путешествия по Березовой речке.

Я долго не мог уснуть -- к лицу липли комары, мешали мысли. Вспомнилась альпийская лужайка в кедрачах, где паслись маралы. Трудно было ошибиться, увидев там следы их и собаки, однако только теперь можно было представить, что произошло там. Возможно Черня: учуял зверей и бросился на запах, а в это время росомаха скрадывала телка и попалась Черне прежде, чем он достиг лужайки, иначе он не бросил бы маралов. В наших собаках живет непримиримая злоба ко всем хищникам, будь то медведь, рысь, соболь, вот почему он и связался с росомахой.

Ночью нас разбудил тревожный голос Павла Назаровича.

-- Встаньте, собака воет, слышите!

Все вскочили. Из шума речного потока доносился затяжной вой Черни. Выл он тяжело, нутром обрывая звук на низкой ноте.

-- Не иначе заблудился, -- сказал кто-то.

Мы с Прокопием быстро оделись и бросились вверх по реке. Лунный свет полосами голубого дыма прорезал просветы между деревьев. Тускло серебрилась роса на травах, в цветах, под ногами. Мы бежали долго, изредка задерживаясь, чтобы уточнить направление, а вой слышался реже, тише. Вот и разложина, по которой вечером я свернул на гребень. Постояли, послушали, не зная, куда бежать. Робкий рассвет золотил вершины гор. В чашу проникало утро с запахом цветущего луга, с песнями пробудившихся птиц, с затухающими звездами в голубом просторе неба.

-- Где же он может быть? -- произнес шепотом Прокопий, напряженно всматриваясь в сумрак леса.

Вдруг, совсем рядом, коротко взвыл кобель и на противоположной стороне луга, раздвигаясь, зашевелилась трава -- это Черня волоком тащил по земле свой отбитый зад. Мы подбежали к нему. Собака, будто не замечая нас, взвизгивала от ужасной боли. Из открытого рта свисал сухой язык. Дышала она тяжело, как в. жаркий день после утомительного бега. Нагрудная белая манишка пестрела засохшей кровью. Я склонился, и в его мутном взгляде уловил мольбу о помощи...

Совсем рассвело, когда мы принесли Черню в лагерь. К счастью, он отделался только ушибами, это радовало всех. Нам не удалось узнать, что же произошло с дерущимися под скалою. Да мы и не старались разгадать, обрадовавшись, что собака осталась жива. На ее груди мы не нашли ран, следовательно, кровь на манишке была росомахи, которую он, видимо, так и не выпустил из мертвой схватки челюстей.

С выступлением пришлось задержаться. Сплели корзину для больного Черни, и он продолжал путешествовать на вьюке.

Я ушел вперед, чтобы без шума каравана созерцать окружающий нас мир, переполненный загадочностью, ароматом лугов, обилием красок. Когда остаешься один среди природы, да еще такой чудесной как Саянская, -- все воспринимается легко, ярко запоминается. Загрубевшая в походах жизнь кажется бессмертной, легкой, ласковой. В этом одиноком свидании с природой она и открывается человеку более доверчиво. Шаг за шагом тропа уводила меня к зазубренным вершинам.

... Долина Березовой речки, пожалуй, одна из самых светлых и просторных долин, какие мы встречали в этой части Восточного Саяна. Наши лошади могли беспрепятственно передвигаться в необходимом направлении. Не нужно было прокладывать себе путь топором даже через могучий лес, местами покрывающий ложе долины в нижней ее части. Глазам открывалось необычное сочетание полян, леса и скал. Обширные елани были украшены рощицами белоснежных берез и полосками угрюмых кедров. Они прорезались с боков искрящимися ручейками, сбегающими вниз по скалам. Лучи поднявшегося солнца, проникая сквозь разреженную крону деревьев, отбрасывали на ковер из диких цветов причудливые узоры теней.

К концу второго дня мы увидели перед собою верхнюю развилину Березовой речки. Одна тропа шла прямо через Кальтинский перевал, куда тянулась и светлая долина, перехваченная перелесками и цветастыми еланями. Вторая же, по которой нам нужно было идти, свернула влево и затерялась в узком ущелье.

-- Торопитесь, -- сказал Павел Назарович, с тревогой посматривая на затянутое облаками небо. -- Дождь будет, вода придет -- тогда не перебродить нам реку.

Он непременно хотел в этот же день попасть на противоположный берег Березовой. Караван тронулся и скоро скрылся в лесу, прикрывающем вход в ущелье.

Не прошли мы и пяти километров, как из-за поворота послышался шум порога. Слева надвинулись крутые горы и скалами оборвались у реки. Тропа, не изменяя направления, подвела нас к этим скалам и поползла наверх. Мы остановились. Слишком крут был подъем. Попытка перебродить реку ниже скал успеха не имела. Даже без дождя воды было много. Это свидетельствовало о наличии снега по лощинам южного склона Пезинского белогорья. Пришлось снова вернуться к тропе и осмотреть ее. Она обходит скалы верхом и метров через двести спускается к реке. Но в том месте, где начинается спуск, звери пробираются узким карнизом, по которому лошадям, да еще с вьюками, не пройти. Кроме того, чтобы попасть на карниз, нужно сделать примерно метровый прыжок вниз. Мы соорудили помост из бревен, расширили настилом карниз и только тогда, с большой осторожностью, провели расседланных лошадей. Но каково было наше разочарование, когда тропа за спуском оборвалась у самого берега реки, а выше виднелись совершенно недоступные скалы. Место оказалось настолько узким, что негде даже поставить палатку.

-- Эко досада, промазал, надо бы ниже поискать брод, а тут, пожалуй, не перейдешь, в порог затянет, -- сокрушался Павел Назарович.

Надо бы вернуться, но уже было поздно, не успеть до темноты провести лошадей по карнизу. Оставалось одно: 'ощупать' брод и в случае удачи перебраться с лошадьми на противоположный берег, а вьюки оставить до утра здесь.

-- Я ошибся, мне и исправлять, -- сказал Павел Назарович.

-- В чем же ваша ошибка? -- спросил я его.

-- Видишь, место какое неладное, надо бы разведать, а затем идти.

-- Может еще переберемся. Степан, садись на Карьку и пробуй, -- сказал я, обращаясь к Козлову.

Тот снял с ног ичиги, сбросил фуфайку и взял в руки повод.

-- Стой, -- подошел к нему Зудов, -- поеду я.

Тон старика не допускал возражений.

Он отобрал у Козлова Карьку, подвел к берегу и стал разуваться. Содержимое карманов -- табак, спички, трубку и всякую мелочь -- он сложил в шапку-ушанку, глубоко натянул ее на голову и подвязал крепким узлом под подбородком, рубаху вобрал в засученные до колен штаны.

Мы с тревогой посматривали на бурлящий порог, обрывающийся ниже' нас отвесной стеною в глубокую воронку. Упаси бог затянет... Хорошо, что ширина русла составляла не более двадцати пяти метров, но вода