— С Мендесом, — повторил он. — Я говорил тебе, какие у меня с ним дела. Он просто хотел расплатиться со мной за ткани, которые для меня продал. — Он внимательно следил за моим выражением лица.

— Я не понимаю, зачем вам иметь дело с таким человеком, — сказал я.

— Может быть, — ответил он, слегка ожесточившись. — Но тебе и незачем понимать мои дела, так?

— Думаю, не так, — возразил я. — Я провожу расследование, которое связано с таинственными делами вашего брата. У меня возникли подозрения относительно хозяина Мендеса. Думаю, у меня есть, право знать о том, что вызывает у меня беспокойство.

Дядя поднялся со своего кресла, чтобы посмотреть мне в глаза, будучи на одном со мной уровне.

— Не могу не согласиться, — сказал он осторожно. — Но я бы предпочел, чтобы ты делал это не в таком обвинительном тоне. Что именно тебя беспокоит, Бенджамин? Что я в сговоре с Джонатаном Уайльдом и пытаюсь вовлечь тебя… сам не знаю во что? Вспомни, кто я.

Я сел и сказал себе успокоиться, не желая раззадоривать дядю. Возможно, он был прав. У него давние связи с Мендесом. Не мог же я просить его прервать эти связи, потому что мне не нравится ни Мендес, ни его хозяин.

— Думаю, я погорячился, — наконец промолвил я. — Я вовсе не хотел осуждать ваше поведение, дядя. Я просто не знаю, кому можно доверять. И я никому не доверяю, в особенности тем, кто связан с Джонатаном Уайльдом. Меня чрезвычайно заботит, что вы ведете дела с Мендесом. Вы можете думать, будто у вас старые деловые связи, но меня не удивит, если у него на уме кое-что другое.

Мой дядя тоже успокоился. Он сел в кресло и расслабился.

— Я знаю; ты делаешь все, чтобы раскрыть тайну этих смертей, — сказал он. — Меня восхищает твое упорство, но нельзя забывать, что, стараясь восстановить справедливость по отношению к умершим, нам нужно оставаться среди живых. Я не могу бросить свои дела из-за этого расследования.

— Я понимаю, — вздохнул я. — Но Уайльд, дядя. Не думаю, что вы отдаете себе отчет, насколько он опасен.

— Думаю, он действительно опасен, когда речь идет о воровстве и тому подобном, — сказал дядя примирительно. — Но в нашем случае речь идет о текстиле. Тебе повсюду мерещатся заговоры, Бенджамин. Тебе все кажется подозрительным.

Я задумался над его словами. Элиас отметил, что опасность расследования заговора заключается в том, что все злодеяния скрыты в одинаковой степени. По всей видимости, я придавал слишком большое значение делам, которые мой дядя вел с Мендесом.

— У меня никогда не было никаких дел с Уайльдом, — продолжат он. — И мистер Мендес всегда вел себя достойно. Мне понятна твоя озабоченность, но я не мог отказаться получить причитающиеся мне деньги, оттого что тебе этот человек не нравится. Но если хочешь, я прекращу дела с ним, пока не закончится расследование.

— Я бы был чрезвычайно благодарен.

— Вот и хорошо, — сказал он радостно. — Я рад, что мы разрешили эту проблему. Я знаю, ты не хотел проявлять излишней суровости, но был немного резок. Ты, конечно, не хочешь бросать свое расследование, но, может быть, стоит отложить его на несколько дней и собраться с мыслями?

Я кивнул. Возможно, подумал я, он и прав. Несколько дней отдыха пошли бы мне на пользу. Но так или иначе, другого выбора у меня не было. Я не знал, что делать, пока не принесет какие-нибудь плоды данное мной объявление.

Полагая, что напряжение спало, дядя встал и налил нам обоим по бокалу портвейна, которого я не без удовольствия отведал. Когда бокал опустел наполовину, я осознал, что ничего не сказал дяде о своей затее с объявлением в «Дейли адвертайзер» и что у меня не было намерения это делать. Не то что я не поверил дяде, когда он объяснил, какие дела его связывают с Мендесом, но у меня не было убежденности, что я поверил ему целиком и полностью. Он мог оказаться жертвой обмана, как любой другой человек, а его упорное желание вести свои дела так, как он считал нужным, могло в определенных вещах играть роль шор.

Я разговаривал с дядей радостно и с удовольствием, но предпочитал умалчивать о многом, например о моих подозрениях в отношении Сарменто, о своенравном и непонятном поведении Мириам, о покушении на мою жизнь и об объявлении, которое я разместил, а также о рассказе Мендеса насчет связи моего отца с Блотвейтом. Мне не хотелось верить, что поведение дяди объясняется чем-то иным, нежели долгой привычкой потакать своим прихотям, но в данном случае моя сдержанность казалась неуютно мудрой.

Я жил в мучительном ожидании следующего четверга, когда выяснится, кто откликнется на мое объявление. Я не знал, что предпринять в моем расследовании, и у меня не было никакого желания браться за новое дело. Я бесконечно перебирал в уме известные мне факты и наблюдал за тем, как бледнеют синяки на моем лице. Я делал записи, составлял списки и чертил графики, дабы лучше понять сложные обстоятельства расследования, что, однако, не приблизило меня к разгадке.

Я корил себя за то, что не дочитал отцовское сочинение до конца и не понял, в чем его суть, когда имел такую возможность. Я убедил себя, что там содержались все ответы и что, даже если это не так, в рукописи отец рассказывал, хоть и непрямо, об обстоятельствах своей смерти. Теперь этот текст был мне недоступен.

По приглашению. Элиаса я провел одно утро на репетиции в театре на Друри-лейн, где был совершенно сбит с толку. Когда я просмотрел одну сцену из комедии Элиаса пятнадцать раз подряд и выучил каждую роль наизусть, комедия показалась мне остроумной, а игра актеров блестящей. Элиас ходил по сцене с важным видом, словно он был директором театра, показывая актерам, как следует стоять и как следует произносить текст. Когда я уходил, он вручил мне экземпляр пьесы, которую я позже прочел и нашел восхитительной.

Вторую половину дня я провел с тетушкой Софией, сопровождая ее в светских визитах, и познакомился со знатными иберийскими еврейками из Дьюкс-Плейс. Некоторые из них были весьма молодыми и вовсе не замужними. Проведя несколько мучительных часов за безуспешными попытками изъясняться на португальском, я подумал, не решила ли тетушка подыскать для меня жену.

Не желая дать моему расследованию остыть в ожидании четверга, я несколько раз посетил сэра Персиваля в его доме, но каждый раз его слуга отказывал мне во встрече. Несколько раз я оставлял для директора Банка Англии записки, но они оставались без ответа. Я очень хотел узнать подробности сообщения, которое мой отец, по словам Мендеса, послал своему старому неприятелю, но Блотвейт, вероятно, решил более не иметь со мной дела.

Размышляя о том, как исправить это положение, я тем временем занимался более приземленными делами. Распространился слух о том, что я переехал в Дьюк-Плейс, и люди стали обращаться ко мне за помощью в мой новый дом. И в ожидании, как я надеялся, успешного отклика на наше объявление я занялся поиском нескольких должников.

Мои отношения с Мириам оставались по-прежнему натянутыми, в особенности после ее странного обвинения на маскараде. Я несколько раз пытался заговорить с ней, но она старательно меня избегала. Однажды после молчаливого завтрака в обществе Мириам и тетушки я проследовал за ней в гостиную.

— Мириам, — начал я, — скажите, почему вы сердитесь на меня? Я не понимаю, в чем я вас обманул.

Единственное объяснение, которое приходило мне на ум, — это что она сердилась на меня из-за того, что я раскрыл ее связь с Делони. Но поскольку я никому ничего не сказал и не использовал этих сведений ей во вред, мое открытие не могло считаться предательством.

— Мне нечего вам сказать, — заявила она и собралась уходить.

Я схватил ее за запястье, по возможности осторожно.

— Вы должны поговорить со мной. Я перебрал в уме все, чем мог бы вас обидеть, и не нашел ничего.

— Не пытайтесь меня обмануть. — Она вырвала свою руку, но не ушла. — Я знаю, зачем вы здесь, в этом доме, и знаю, какова природа вашего расследования. Неужели из-за нескольких гиней, обещанных вашим дядей, а может быть, и мистером Адельманом, стоит обманывать меня, втираясь ко мне в доверие? Я думала, вы вернулись в семью из-за более благородных причин, чем выставить ее в неблаговидном