сударь, не выясняют с помощью кулаков, кто сильнее, как на ринге. Это даже не шахматная игра, где все фигуры выставлены на доске и оба игрока видят их, а более сильный игрок видит лучше. Это лабиринт, сударь, в котором человек видит лишь на несколько футов. Вы никогда не знаете, что вас ждет впереди, и никогда не можете быть уверены, откуда пришли. Есть люди, которые стоят над лабиринтом, и, пока вы пытаетесь выяснить, что находится за ближайшим поворотом, они наблюдают за вами свыше и со всей ясностью видят путь, который вы ищете. Они не позволят вам выйти из лабиринта. Прошу вас: не делайте глупостей. Я не хочу сказать, что ваша жизнь в опасности. Ничего такого драматического. Но даже если ни одно из ваших подозрений не оправдается, то, производя расспросы, вы можете перейти дорогу людям, которые непосредственно не повинны в смерти вашего отца, однако ваше расследование может вывести их на свет, которого они избегают. Эти люди могут и будут вам препятствовать. Вы никогда не увидите их рук и никогда не поймете, как они передвигают фигуры. Вы ничего не добьетесь.

Я не опустил головы.

— Вы — один из этих людей?

— Должен ли я вам отвечать, если это так? — улыбнулся он. — Может быть. Мне нечего терять.

— Такие люди, — сказал я тихим голосом, который был едва слышен в гуле кофейни, — покушались на мою жизнь два дня назад. Если вам известно, кто они, скажите им, что я не отступлю.

— Ума не приложу, кто мог бы пойти на столь омерзительный поступок, — сказал он поспешно. — Мне жаль, что так произошло. Уверяю вас, ни один деловой человек не пойдет на что-либо подобное. Вы, должно быть, стали жертвой врага, которого нажили из-за какого-то другого дела.

Я ничего не ответил на это предположение, которое вполне могло оказаться справедливым. Адельман немного смягчился:

— Сударь, я действительно отношусь к вам с большим уважением. Несмотря на всю вашу грубость, я желаю вам успеха. Вы показываете миру пример, что не все евреи — омерзительные попрошайки или опасные махинаторы. Уверен, ваш отец желал бы, чтобы вы применили свои таланты для собственного обогащения и укрепления семьи, а не теряли бы времени, будучи на побегушках у дурака и наживая врагов, которых вы никогда не узнаете и которые могут нанести вам непоправимый вред.

Я холодно поблагодарил мистера Адельмана за его добрые пожелания и стал наблюдать, как он непринужденно вступил в разговор с группой мрачного вида джентльменов. Какое-то время я тупо глядел перед собой, размышляя над услышанным, а затем вернулся к брошюре, хотя сосредоточиться на чтении мне было трудно. Поэтому я начал думать о вещах, которые мне только что стали известны.

Мой ум перескакивал с одного на другое, и я стал наблюдать за людьми в кофейне, пытаясь догадаться, кто из них знает, кто я и что ищу. Кто из них мог бы сказать что-нибудь полезное, но не стал бы этого делать, поскольку, если тайна будет раскрыта, какие-нибудь акции могут понизиться на десять пунктов? Интересно, что бы сделал мой отец? Сказал бы он правду, раскрыл бы ужасное преступление, если бы это означало потерю огромных денег? А мой дядя? А я сам?

Мне больше нечего было делать в кофейне «У Джонатана». Однако я подумал, что следует здесь бывать регулярно, пока не завершится расследование. Усталый и расстроенный, я отправился домой, где рассчитывал выспаться.

Однако, войдя, я с изумлением услышал, как мне показалось, голос моего дяди, доносившийся из гостиной. Я нерешительно подошел ближе, удивляясь, что могло привести его ко мне, но голос у него был веселый и беззаботный. Мне даже показалось, что миссис Гаррисон смеется.

— Мне кажется, сейчас не время интересоваться акциями «Ост-Индской компании», — говорил дядя, когда я вошел в гостиную. Моя квартирная хозяйка и дядя сидели с картами в руках за маленьким столиком, на бархатной столешнице которого высились стопки мелких монет. — Я также не могу симпатизировать «Компании южных морей». Государственные ценные бумаги, выпущенные Банком Англии, — вот, сударыня, самое лучшее вложение капитала. — Он сделал глоток шоколада из приготовленной для него чашки.

— Мистер Лиенцо, вы так образованны в этих вопросах, — сказала она, хихикнув, словно юная девушка; никогда прежде я не слышал от нее подобных звуков. — Но, боюсь, в данный момент вы потеряли свои вложения. — Она выложила карты на стол. — Вы должны мне четыре пенса, сударь, — объявила она таким тоном, что стало ясно: она имеет виды на моего дядю.

За последние несколько дней я умственно перенапрягся и не мог допустить, чтобы подобные глупости продолжались.

— Дядя, — сказал я громко, проходя в комнату, — не ожидал видеть вас здесь.

— Мистер Уивер, — проворковала миссис Гаррисон, — как же это вы скрывали от меня, что у вас такой очаровательный дядя?

— Скрывал, поскольку знал, что вы попытаетесь обыграть его в карты. Теперь секрет раскрыт.

Мой дядя прочистил горло и поднялся с места. Он пощипывал бородку, а выражение его лица менялось, словно он искал, какое именно лучше всего подойдет к случаю.

— Бенджамин, нам нужно срочно поговорить. — Он отвесил поклон миссис Гаррисон. — Сударыня, благодарю вас. Вы были так добры. Если заинтересуетесь фондами, дайте мне знать, и я порекомендую вам честного человека, который удовлетворит все ваши желания.

Миссис Гаррисон сделала реверанс:

— Вы слишком добры, сударь.

— Поговорим у меня в комнатах, дядя? — предложил я.

— Конечно.

С пачкой бумаг в замшевой папке он проследовал за мной по узкой, крутой лестнице миссис Гаррисон. Когда мы добрались до верха, я заметил, что дядя вспотел и тяжело дышит. Отворив дверь, я пригласил его сесть и открыл бутылку кларета, который, я надеялся, его освежит.

Держа бокал обеими руками, он в задумчивости смотрел прямо перед собой.

— Я уже немолод для подобных упражнений, но все еще умен, чтобы произвести впечатление на самого себя, — сказал он с улыбкой. Внимательно посмотрел на меня.и увидел, что я не улыбнулся в ответ. — Тебе не интересно, что я хочу тебе сообщить?

— Мне интересно все, дорогой дядя, что помогло тебе превратить мою квартирную хозяйку в кокетку.

Он улыбнулся:

— Любит она поговорить, правда? Но что в этом дурного — быть вежливым с дамами? Напротив, одна польза. Я всегда говорил это Аарону, и, надеюсь, тебе это тоже не повредит. Но я пришел поговорить о деле, связанном со смертью Самуэля, и узнать, как оно продвигается.

— Боюсь, не очень продвигается. Я начинаю терять надежду, — сказал я и сел напротив. — Я о многом узнал, у меня появилось много подозрений, но не уверен, имеют ли они отношение к нашему делу. И, боюсь, никогда не узнаю. Сомневаюсь, что расследование вообще приведет хоть к какому-то результату.

— Ты слишком легко теряешь надежду, — сказал он. — И пока ты теряешь надежду, я, Бенджамин, добился кое-какого успеха, — сказал он, побарабанив пальцами по пачке бумаг на столе рядом. — Теперь я знаю, почему твоего отца убили.

Я посмотрел на дядю в изумлении.

— Да, — повторил он, с довольным видом постукивая пальцами по бумагам. — Полагаю, теперь я знаю, почему убили твоего отца. Теперь мы ближе к разгадке того, кто это сделал.

Я поставил на стол бокал и наклонился вперед, но не сказал ничего.

— После нашего разговора, — продолжил он, — я решил вновь просмотреть бумаги брата в поисках того, какие именно инвестиции он делал в последнее время, что вел себя так скрытно. Я подумал: вдруг он случайно ввязался в какой-нибудь скандальный проект и зачинщики убили его, чтобы скрыть свое вероломство? Я искал и ничего не находил, и это убедило меня, что такого рода инвестиции были маловероятны. Твой отец был слишком хитер, чтобы ввязаться в какой-нибудь сомнительный проект. И тут меня осенило: искать надо не вложение, которое он сделал, а скорее вложение, которого он не сделал. И когда я стал просматривать другие бумаги, я обнаружил вот это.

Он раскрыл папку И достал рукописные страницы, сорок или пятьдесят, исписанные размашистым, витиеватым почерком моего отца.

— Что это?