Сэр Оуэн немного повеселел:

— Вам, случайно, не удалось осмотреть место, где вы нашли бумажник или другие мои вещи?

— Сударь, у меня не было на это времени. Боюсь, моя встреча с той женщиной прошла не совсем, как я рассчитывал.

И я рассказал сэру Оуэну о том, что произошло в предыдущий вечер. Такое признание было опрометчивым, но я чувствовал; необходимость завоевать доверие баронета. И я также знал, что он понимает свою причастность к этому делу, поскольку меня нельзя было привлечь к наказанию, не разглашая секрета сэра Оуэна. Он слушал мой рассказ мрачно и сосредоточенно.

— Боже мой! — выдохнул он. — Это серьезная дилемма. Вы понимаете, что эта шлюха должна молчать. Ей нельзя позволить втянуть вас в судебное разбирательство, а вам — упоминать мое имя. Вы понимаете, что этого нельзя допустить, — В его голосе слышалась возрастающая тревога. — Я не могу допустить, чтобы подобное когда-либо случилось…

— Конечно, — сказал я, словно успокаивая ребенка. — Вы дали ясно понять, что конфиденциальность для вас чрезвычайно важна, и я сделаю все для ее сохранения. Пока что, я полагаю, мне удалось убедить Кейт, насколько важно держать язык за зубами и уехать из Лондона. С ее стороны не стоит опасаться неприятностей. — Я несколько приукрасил действительное положение, по в данный момент было важно рассеять тревогу баронета. У меня будет предостаточно времени, чтобы разобраться с Кейт Коул, если она ослушается. — Сейчас мы должны направить усилия на то, чтобы отыскать вашу вещь. Если эти бумаги выпали из бумажника или случайно затерялись среди других вещей, они все еще должны быть где-то в ее комнате.

Сэр Оуэн тяжело вздохнул, и, увидев, что ему не по себе, я встал, чтобы предложить ему что-нибудь выпить.

— Могу я предложить вам немного вина? Он воодушевился:

— Боюсь, сэр, вино не поможет. У вас есть джин? Джина у меня не было. Я знал о коварстве джина от несчастных, с которыми по роду своих занятий мне приходилось сталкиваться ежедневно. Этот дешевый, безвкусный и крепкий напиток губил умы и тела тысяч жителей Лондона. Зная слабость своей натуры, я относился с подозрением к такому крепкому напитку. Вместо джина я предложил сэру Оуэну немного шотландского зелья, которое мой друг привез с родины. Сэр Оуэн нерешительно и с подозрительностью понюхал содержимое стакана, источавшее резкий солодовый запах. Я предупредил его о необычайной крепости напитка, но он только рассеянно кивнул, пробуя его на язык. Вкус вызвал в нем интерес, и он одним залпом выпил содержимое стакана.

— Гадость, — сказал он, и его лицо одновременно выражало отвращение, удивление и удовольствие. — Шотландцы все-таки скоты. Но зелье производит действие. — Он налил себе еще.

Я сел на свое место, внимательно изучая сэра Оуэна, пытаясь определить его настроение. Его возбуждение наполняло комнату подобно летнему зною. Мне хотелось его успокоить, но я не знал как. Я ничего не знал о пропавших документах, но предположил: баронет боится, что содержащаяся в них информация попадет не в те руки.

— Сэр, — нерешительно начал я, — я хочу вернуть вам ваши личные бумаги. Не думаю, что все потеряно. Но, — я медлил, — нужно, чтобы я узнал их, увидев. Нужно, чтобы я мог сказать, что я нашел ваши бумаги, сэр. И что все они в целости и сохранности.

— Вижу, мне придется вам открыться, мистер Уивер, — кивнул он. — Только по собственной глупости я оказался в подобном положении. Теперь я должен его исправить. Ничего не поделаешь. — Он собрался с духом. — Мне придется вам довериться.

— Уверяю вас: я никому не открою вашу тайну. Он улыбнулся, показывая, что верит мне.

— Мистер Уивер, вы обременяете себя такими новостями светской жизни, как свадьбы и прочее?

Я покачал головой:

— Боюсь, моя профессия не оставляет мне свободного времени для этого.

— Тогда вы, вероятно, не слышали, что через два месяца я женюсь на единственной дочери Годфри Деккера, пивовара. Деккер — богатый человек и отдает за дочерью солидное приданое, но меня не волнуют ее деньги. Я женюсь по любви.

Я деликатно кивнул в знак одобрения. Не хотел бы показаться циником, но, считая сэра Оуэна способным на разные чувства, я не был убежден, что он мог нежно любить.

— Многие смотрят на это неодобрительно, — продолжал он, — поскольку моя последняя жена Анна скончалась менее года назад. Вы не должны думать, будто я не переживал и все еще не переживаю ее кончину. Я любил ее всей душой, но я чрезвычайно влюбчив и как вдовец страдал от одиночества, а Сара Деккер заставила меня снова испытать радость жизни и счастье. Смерть моей жены не совсем простое дело, сэр. Дело в том, что она умерла от болезни, которой заразил ее я. — Он сделал глубокий вдох и закончил свое объяснение: — Я в свою очередь заразился этой болезнью в результате любовного похождения.

— Понимаю, — сказал я после небольшой паузы, просто чтобы что-то сказать и прервать молчание. Сэр Оуэн не был первым светским джентльменом в Лондоне, который заразил триппером свою собственную жену. Отказываюсь понимать, почему так много мужчин пренебрегает овечьими кишками, чтобы защитить себя от самых пагубных стрел Купидона.

— Мне всегда помогали лекарства, которые прописывали врачи, но хрупкий организм Анны не справился с болезнью. Возможно, она не знала, что за болезнь у нее была, и слишком долго не обращалась за помощью.

Я не смог подобрать нужные слова, и мне оставалось лишь ждать, когда он продолжит свой рассказ.

— Я намериваюсь полностью изменить свое поведение, как только женюсь на Саре, — продолжил сэр Оуэн. Он шмыгнул носом, и мне показалось, что его глаза увлажнились от слез. — Я другой человек. Пропавшие бумаги это подтверждают. Это письма, мистер Уивер. Моя переписка с моей драгоценной Анной.

В этих письмах я, пороча себя, недвусмысленно объясняю природу своего греха и выражаю горячее и искреннее желание исправиться. Человек, который прочтет эти письма, без труда поймет, какой болезнью она страдала и как ею заразилась. Я изо всех сил пытался скрыть эти сведения от Сары. Это молодая целомудренная девушка и исключительно чувствительная. Если она узнает о содержании писем, я боюсь, наши отношения будут порваны. Если бы письма попали в руки какому-то неразборчивому в средствах негодяю, я бы оказался в чрезвычайно затруднительном положении. — Он налил себе еще шотландского зелья. — Могу только надеяться, что письма не вскрыты. Они были завернуты в желтую ленту и скреплены восковой печатью с изображением треснувшего шиллинга. Если печать нарушена, для меня это самое ужасное известие на свете. — Он поднял стакан и залпом опустошил его. — Я не могу допустить, чтобы письма попали в руки такого человека, как Уайльд. Он изжарит меня на углях, прежде чем вернет мою собственность. Ваша же репутация, сэр, безупречна. Я полагаю, вы единственный человек в Лондоне, который, обладая одновременно и знаниями и честностью, способен вернуть мне то, что я потерял. Я поклонился сэру Оуэну:

— Поскольку дело чрезвычайно деликатное, вы сделали правильно, что обратились ко мне, а не к Уайльду.

— Как вы видите, я в ваших руках.

— Как я — в ваших, — сказал я. — Вы знаете, что я замешан в убийстве человека. Таким образом, мы зависим друг от друга и не должны опасаться, что кто-то из нас поступит опрометчиво.

Мои слова обнадежили его, а я, должен признаться, перестал мучаться, что дело не завершено. Я даже почувствовал что-то вроде облегчения. Если бы я вернул бумажник и его содержимое в целости, дело было бы кончено. Мне пришлось бы ждать, гадая, какие последствия повлечет смерть Джемми. То, что письма сэра Оуэна пропали, позволяло мне заниматься этим делом снова. Я не знал, принесет ли это мне пользу или нет, но, получив возможность действовать, я почувствовал себя более уверенно.

— Я начну поиски этих писем безотлагательно, — сказал я сэру Оуэну, — и это дело будет для меня главным до тех пор, пока я не найду их. Как только у меня появятся новости, сэр, любого рода, я тотчас поставлю вас в известность.

Сэр Оуэн перекатывал в руках стакан.