В.: Вы рано вернулись домой первого сентября?

О.: Я вернулась в девять часов с моей дочерью, с которой я была у одной из наших знакомых.

В.: Думаете ли вы, что кто-нибудь из вашего дома вернулся в полночь или в час ночи?

О.: Никоим образом этого не думаю.

В.: Случались ли ссоры между Жаком Бессоном и вашим зятем?

О.: Мне говорили о них, но никогда не подчеркивали, что они носили серьезный характер.

В.: После того как ваш зять разошелся со своей женой, не старались ли некоторые из ваших родных помирить их?

О.: Старались.

В.: Вы, кажется, противились этому?

О.: О, никогда.

Графиня заняла свое место после этого допроса, который выдержала с честью, и с презрительным видом села рядом с другими свидетелями. Потом допрашивали женщину по фамилии Шамар, которая показала, что после того, как супруги Марселанж разошлись, она однажды видела Жака Бессона прогуливающимся в лесу с госпожами Шамбла; он обеих вел под руки. Свидетельница прибавила, что во время прогулки в лесу под руку с госпожой Марселанж Бессон вел себя не так, как следует.

Публика снова заволновалась, когда вызвали свидетельницу Теодору ла Рош-Негли, вдову Марселанж. Эта женщина воплощала таинственную сторону драмы, ту, о которой подозревали, но о которой говорили шепотом. Хоть это и не высказывалось, но именно в этой женщине все видели истинную причину преступления. Поэтому появление госпожи Марселанж вызвало огромное любопытство публики; все старались разглядеть ее лицо сквозь вуаль.

Это любопытство было наконец удовлетворено: по просьбе председателя госпожа Марселанж приподняла свою вуаль, и прежде всего всем бросилось в глаза ее поразительное сходство с матерью. Однако она оказалась совсем не так хороша собой, как мать, возможно, из-за следов оспы. В любом случае она мало походила на тот свой портрет, который задолго до этого нарисовала досужая публика. Когда она вошла, Жак Бессон вдруг обернулся к ней, окинул ее взглядом, потом опять принялся смотреть прямо перед собой.

Мы считаем необходимым привести показания госпожи Марселанж полностью, как привели показания графини ла Рош-Негли. Во-первых, по причине их важности и представляемого ими громадного интереса, во-вторых, потому, что эти показания позволят читателю оценить характеры этих двух женщин.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (вежливо и предупредительно): Можете ли вы сообщить суду что-либо об убийстве господина Марселанжа, вашего мужа?

СВИДЕТЕЛЬНИЦА: Я ничего не знаю об этом.

В.: Были ли у вашего мужа враги?

О.: Не знаю. Я разошлась с ним задолго до его смерти.

В.: Ваш муж прислал вам подтвержденное судом требование жить вместе с ним, а вы ему ничего не ответили.

О.: Мое здоровье не позволяло мне жить вместе с мужем: в Шамбла очень холодно, и я хотела остаться зиму в Пюи.

В.: Ваш отец был доволен, как Шамбла управляется вашим мужем?

О.: Нет.

В.: Однако есть документ, доказывающий, что ваш отец перед смертью отдал свое поместье Шамбла своему зятю в аренду на условиях, очень выгодных для вашего мужа.

О.: Шамбла был отдан моему мужу по моей просьбе.

В.: Ваш муж при жизни всегда говорил, что он жил бы согласно с вами, если бы не советы вашей матери?

О.: Это неправда.

В.: Сколько прошло времени между смертью ваших детей?

О.: Четыре месяца.

В.: Предупреждали вы вашего мужа о смерти вашего второго ребенка?

О.: Он умер очень быстро.

В.: Ваш муж старался тогда сблизиться с вами?

О.: Старался.

В.: А вы?

О.: Я не знаю.

Публика выражает удивление.

В.: Бессон, кажется, заболел оспой вскоре после вас?

О.: Да, седьмого или восьмого августа.

В.: А когда он совсем выздоровел?

О.: Его выздоровление началось в конце августа.

В.: Приходил ли к вам кто-либо в полночь первого сентября 1840 года?

О.: Не знаю, я спала.

Председатель напоминает свидетельнице слова, слышанные от Мари Будон несколькими свидетелями: «Он счастлив, что у него такая жена; будь я на ее месте, я бы живо расправилась с ним».

СВИДЕТЕЛЬНИЦА: Никогда не слышала ничего подобного.

В.: Знали ли вы, что от яичницы, приготовленной вашими слугами, ваш муж опасно заболел и даже жаловался на отравление?

О.: Никогда не слышала об этом.

В.: Однажды в Шамбла, наблюдая за работой молотильщиков, вы обронили при Обрие такую фразу: «Хорошо, если бы моего мужа измолотили, как зерно».

О.: Обрие? Кто это? Я не знаю этого человека.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Пристав, позовите Обрие.

Явился свидетель Обрие.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Вы узнаете этого человека?

ГОСПОЖА Марселанж: Я никогда не говорила с ним, но видела его.

В.: Как же он мог сказать, что слышал от вас эти слова и что вы говорили с ним?

О.: Я не могла этого знать.

В.: Но сознаетесь ли вы, что говорили с ним?

О.: Обрие никогда не был моим доверенным лицом.

В. (обращаясь к Обрие): Вы слышали от госпожи Марселанж переданные вами слова?

О.: Слышал.

ГОСПОЖА МАРСЕЛАНЖ: Нет.

Обрие рассказал подробности этого разговора. Госпожа Марселанж перебивала его на каждом слове; она уже не боялась говорить громко, она смотрела прямо на Обрие.

–?В какое время, — сказала она, — вы слышали от меня эти слова, в котором часу?

ОБРИЕ: Ах! Времени я не знаю.

ГОСПОЖА МАРСЕЛАНЖ: А год?

ОБРИЕ: Кажется, это было в месяце…

ГОСПОЖА МАРСЕЛАНЖ: Начнем с года.

ОБРИЕ: Это было в месяце…

ГОСПОЖА МАРСЕЛАНЖ: Скажите год! Год! Нам нужен год!

ОБРИЕ: Это было после смерти вашего отца.