— Спрашивай… — пожал плечами Ученик, сев напротив старого инквизитора. Ронита и Саарин расположились поодаль, заняв пару откидных стульев у стены.
— Для начала тебе следует знать, что врать Инквизиции бесполезно, — сухо заметил Суррон.
— Я знаю, — просто отозвался Кангасск. — Мой Учитель — Серег — тоже был инквизитор…
Кан произнес это без всякого умысла, но эффект был… Ронита и Саарин многозначительно переглянулись. Тибальт же остался непроницаемо суров; комментировать сказанное он не стал и повел разговор дальше.
— Ты вызван по делу о пропаже Виля Ненно, Кангасск Дэлэмэр, — сказал инквизитор. Учеником миродержцев он Кана не называл принципиально, ясно давая тому понять, что перед законом равны все.
— Я немного знал Виля, — охотно отозвался Кан. — Еще до войны шел с его первым караваном в Хандел. В последний раз я слышал о нем от Саланзов из лурианского торгового представительства. Они мне сказали, что Виль пропал.
— И что ты ответил на это? — задал Суррон наводящий вопрос.
Кан мысленно ругнулся: инквизиторская манера задавать вопросы, на которые заранее известны ответы, его раздражала. К тому же, его явно собирались ловить на слове.
— Я сказал тогда, что два дня назад видел Виля и говорил с ним, — честно ответил Кангасск.
— Где ты видел его? — требовательно спросил Суррон.
— В таверне на торговом тракте. Я там остановился на ночлег.
— Кто еще был там?
Немаан… мелькнула шальная мысль. Не за ним ли охота? Даже если и нет, то, учитывая все его проблемы с законом, под магией правды он выдаст столько всего, что впору навеки отправиться на рудники… А значит, одно слово Кангасска может сейчас стоить человеку жизни. А ведь если бы не Немаан, Кангасск бы здесь не сидел: весьма сомнительно, что головорезы Кайсана пощадили бы его тогда…
И чему уступить? Закону? Совести?
«Нет, — решил Кангасск, — я не сделаю этого. Не знаю, как он поступил бы на моем месте, а я предавать друга не собираюсь…»
— Наемники Виля, — ответил Ученик совершенно правдиво, ибо Немаан к названной категории относился тоже, если вспомнить его рассказы.
Кажется, Суррон поверил. Кивнул.
Далее последовал трехчасовой разговор, где у бедного Кангасска была выспрошена каждая мелочь. Дотошного старика интересовало все, вплоть до погоды. То, что постоялый двор выглядел заброшенным, показалось ему особенно важным обстоятельством. Ронита и Саарин, услышав это, перебросились парой фраз.
К концу третьего часа Кан уже сидел, облокотившись на стол, и, понуро опустив голову, боролся с голодом и сном одновременно.
— Свободен, — сказал вдруг Суррон и, встав со своего кресла, отвернулся к окну, давая понять, что разговор закончен. — Ты можешь идти, Дэлэмэр.
— Подожди, — упрямо произнес Кан, наперекор своему желанию оказаться отсюда как можно дальше. В его усталом голосе вновь зазвучали решительные нотки. — Виль был моим другом. Я имею право знать, в чем дело?
— Что конкретно ты хотел бы знать? — бесстрастно осведомился Суррон, даже не обернувшись.
— Саланзы говорили мне о наемнике из каравана Виля… О парне, который сошел с ума…
— Да. Одижио Серевар. Тебе что-нибудь говорит это имя?
Суррон Тибальт обернулся: кажется, Кангасск вновь стал ему интересен.
— Ничего не говорит, — покачал головой Ученик. — Но я хотел бы его видеть….
Повисла долгая пауза. Три испытующих взгляда уставились на Кангасска. Чувствовалось, что молодые инквизиторы навострили уши, почуяв, что дело приобретает совершенно иной оборот. Но решающее слово все равно оставалось за Тибальтом.
— Хорошо. Даю добро, — изрек он после минутного молчания.
— Я отведу, — с готовностью произнес Саарин…
— …Кажется, моя теория провалилась, Суррон, — сказала Ронита, когда Саарин с Кангасском покинули комнату.
— Скорее всего — да, — заключил старый инквизитор и, скрестив на груди руки, обратил взор на витражное окно, изображавшее первую омнисийскую войну. Сквозь цветные стекла был смутно виден ухоженный столичный парк. Витраж делал его иллюзорно-пестрым. — То, что Дэлэмэр до сих пор жив — явное тому доказательство, — добавил Суррон задумчиво.
— Это даже к лучшему, — вздохнула Ронита. — Значит, это дело рук человека… или нескольких человек. Люди способны на ужасные вещи, но все равно — это просто люди… — она оборвала фразу. — Что-то не так, Суррон?
— Все так… — старик кашлянул. — И все-таки чего-то в данной истории не хватает… У меня плохое предчувствие. Не обращай внимание: кажется, с возрастом я становлюсь мнительным.
— Как скажешь, — с улыбкой отозвалась Ронита. — Думаю, следует подождать, какие новости принесет Саарин.
Глава тридцать восьмая. Потерянный во времени
Дом скорби — тихое место, и каждый камень здесь насквозь пропитан магией спокойствия и сна. Запах трав с «запахом» магии причудливо переплетаются в длинных коридорах, где немного тянет сквозняком и колышутся сонно зеленые занавески на окнах…
Стараясь ступать тише, Кангасск шел вслед за Саарином Травелем и пожилой женщиной — здешним лечащим магом, — которая представилась как Авира Кае.
— …Бедному парню нужен покой, — отчитывала Авира смущенного инквизитора по пути. Голос у нее был недовольный. — Дня не проходит, чтобы к нему не наведался кто-нибудь! Какое тут может быть лечение…
— Мы всё прекрасно понимаем, госпожа Кае, — сказал ей Саарин очень мягко и уважительно. — Но в данный момент Одижио — наш единственный ключ к тому, что произошло.
Видимо, он говорил это уже не раз: никакого эффекта дежурная фраза не возымела. Махнув рукой на учтивого молодого инквизитора, Авира обратилась к Кангасску:
— Скажи, сынок, — лукаво прищурившись, произнесла она, — ты действительно тот самый — последний Ученик миродержцев — или я что-то путаю?
