никакой. Как иначе вы смогли бы попасть в Джельфу?

Унылая картина без растительности, без тени. Голые скалы с острыми гранями. Так, наверное, выглядит лунный пейзаж. И действительно, то, что мы здесь видим, напоминает кратеры давно погасших вулканов. Миллионы лет назад, вероятно, тут кипела жизнь. Об этом свидетельствуют окаменелые отпечатки удивительных растений, мхов, папоротников.

Обгоняем автобус. Он может служить экспонатом в политехническом музее. Автобус дважды в неделю ходит по маршруту Бу Саада — Джельфа. Обычно владельцами таких автобусов являются местные предприниматели. Некий Бен Насер, охваченный коммерческим вдохновением, купил несколько старых колымаг. Потом он организовал, предварительно разрекламировав свое мероприятие, местное сообщение по пистам в глубинных районах страны. Там, где Банк Ротшильда не решился вкладывать свои капиталы.

За баранкой автобуса сидит европеец с испачканным носом и в промасленной спецовке. У него такой вид, словно он только что вышел из кабачка на одном из углов парижского предместья Клиши.

— Любуетесь, какие новые ковчеги тут ездят, не так ли? — скалит он в улыбке зубы.

— А компания Бен Насер хорошо платит? — спрашиваем мы в свою очередь.

— Господа, только не смейтесь! Бен Насер, конечно, зарабатывает миллионы. Но платит он за километры. А кто мне поможет, когда хлопнет по плечу малярия? Социальные реформы, о которых болтают повсюду, не относятся и долго еще не будут относиться к этой стране. Тем более к компании Бен Насер. Это строго ортодоксальная исламская компания. Она скажет слово — и завтра тебя найдут в колодце, потому что ты оскорбил истинную веру. Бен Насер знает, как устраивать такие дела.

Интересный показатель отношений европеец — туземец. Схема, гнездящаяся до сих пор в наших головах, утверждает: туземец работает на бездельника европейца. Но нет ли исключений из этого правила?

Большой урок для нас: оказывается, не все европейцы в колониях являются эксплуататорами и не все туземцы эксплуатируемыми. Как и любой шаблон, это применимо не ко всем случаям жизни. Есть алжирцы, чьи автомобили, виллы и гаремы появились из пота и крови и алжирцев и … европейцев! И наоборот, не каждый европеец в колониях является авантюристом или рантье, живущим на проценты со своего капитала. Камрад Пьер, который приехал из Франции в Алжир в трюме грузового судна, живешь ли ты на свой капитал?

Мне кажется, что и папаша Лефевр, тот, что дробит гравий на шоссе у Сакамоди, не живет на дивиденды.

Тысячи простых французов, итальянцев и других европейцев честно живут здесь трудом рук своих. И шофер автобуса фирмы Бен Насер принадлежит к этой армии. Его жилистая рука, испачканная маслом, с поломанными грубыми ногтями — это не рука эксплуататора.

Повод задуматься для нас, видевших основу общественного устройства в колониях в несложном шаблоне: европеец господин — местный житель раб. Такое упрощение действительности не имеет ничего общего с настоящей поддержкой народно-освободительной борьбы в колониях. Оно не приносит пользы и самому алжирскому народу.

Но уже стемнело, а мы, как муха в паутине, все еще ползем по нагорью Джебель Улед Найл. Дорога проложена среди обломков скал. Страна нетопырей и летучих мышей! Голые утесы вырисовываются на зеленовато-прозрачном горизонте, образуя странные и пугающие сочетания. Беспорядочно торчащие острые пики, вздымающиеся среди каменного прибоя, напоминают оскаленные зубы дракона. Если бы мы были мусульманами, мы бы уже начали взывать к аллаху, произнося все его девяносто девять имен. Я Рагим, я Джабар, я Ракиб! О милосердный, о всемогущий, о всевидящий!

Мы не паникеры, но, несомненно, здесь обитает какой-нибудь ископаемый ящер, который в подходящий момент вылезет и… брр!.. проглотит наш «летающий ящик» со всем его содержимым. Правда, в нашем автомобиле образцы стекла, а чешское стекло твердое. Желудку ящера не поздоровится!

Однако чудовище так и не появилось в блеске наших фар. И насмешники — джины с головой жабы и крыльями нетопыря — тоже решили, по-видимому, игнорировать нас.

А в это время наш «летающий ящик» размышляет о том, то ли сначала объезжать выбоины, то ли стойко подскакивать «на шторах».

Вы спросите, что такое штора. Это участок дороги, покрытый поперечными канавками, как металлическая свертывающаяся штора магазина.

— Сначала езда по выбоинам. А теперь второй номер программы: езда по железным шторам, — недовольно шипит Божек.

— Не волнуйся, после Джельфы попадем на шоссе и поедем по хорошей дороге до самой Гардаи, — успокаиваю я своего шофера. — Действительно, вот уже поблескивают какие-то огоньки. Конечно, это Джельфа.

— Вы находитесь на земле «Territoire Militaire de Sud»[6], господа, — заявил нам скрипучий от песка и скрытой злобы голос. Обладателем этого голоса оказался сержант, недовольный иностранцами, нарушившими его покой.

Военная территория Юга! Конец «европейского» Алжира, состоящего лишь из трех департаментов: Алжира, Константины и Орана. Конец цивилизованной полоски северного побережья Африки. Начало безводных и безлюдных пустынь.

В то время как в северных областях Алжира, разделенных на департаменты, власть находится в руках гражданских учреждений, здесь на юге она безраздельно принадлежит военным гарнизонам, рассеянным в беспредельном океане песков.

Печать «государства в государстве»! — военной территории Юга — ставится в наших дорожных паспортах. Европейская цивилизация с громким стуком закрыла за нами двери.

Тем лучше!

Вечерняя Джельфа шумит, как пчелиный улей. Посередине узкой улички, окаймленной стенами без окон, стоят фигуры в белых бурнусах. Тюрбаны крошечные, чуть побольше и просто огромных размеров. После вечерней молитвы никто сразу домой не идет. Всевозможные запахи смешиваются друг с другом, словно краски на палитре художника. Что больше всего заинтересовывает, это толпа сынов Джельфы около пестрого плаката. На нем по-арабски и в исковерканном французском переводе написано: