Технический консультант Восьмого отдела часто громогласно восхищался своим изобретением, но если бы его спросили, какое из устройств шлема он считает наиболее выдающимся, он, несомненно, выбрал бы на сверхупругом наполнителе.

Сам по себе сверхупругий наполнитель был далеко не последним техническим новшеством в подземном мире. Даже в шлемах гражданских специалистов были гелевые вкладки, которые создавали дополнительную амортизацию в случае аварии. Но Жеребкинс заменил жесткую внешнюю оболочку шлема оболочкой из более пластичного полимера, а вместо электрочувствительного геля заполнил свободное пространство под ней электрочувствительными шариками. Под воздействием электронных импульсов эти шарики могли расширяться, сжиматься, рассредоточиваться или группироваться, обеспечивая шлем простой, но крайне эффективной двигательной установкой.

«Летать он, конечно, не может, но может прыгать, куда прикажешь, – сказал Жеребкинс Элфи, когда выдавал снаряжение. – Летающие шлемы полагаются только офицера рангом не ниже майора. Хотя им я не сове тую пользоваться этой функцией, так как поле наполнителя, насколько мне известно, распрямляет завивку. Нет, я вовсе не имел в виду, что ты пользуешься бигуди или что ты в них нуждаешься».

Пока Минерва допрашивала Бесенка Номер Один, Жеребкинс разминал пальцы над пультом дистанционного управления шлемом Элфи. Сам шлем в это время находился в за пертой проволочной клетке у задней стены офиса службы безопасности.

Жеребкинс любил напевать во время работы. В данный момент он напевал классику ривербамса (это такой подземный музыкальный стиль, аналог человеческого кантри). Песенка называлась «Если выглядит как гном и пахнет как гном, то, похоже, перед тобой гном – или ходячий гальюн». Для ривербамса это было еще довольно короткое название:

Жеребкинс предусмотрительно отключил микрофон, чтобы Артемис не мог критиковать его вокальные способности. Для передачи сигнала он использовал антикварную проводную антенну в надежде на то, что никому на Полис-Плаза не удастся перехватить сообщение. В Гавани был объявлен режим карантина, то есть любая связь с поверхностью была запрещена. Жеребкинс умышленно нарушал приказ майора Арка Сула и был весьма доволен собой.

Через виртуальные очки кентавр мог видеть то, что находилось в поле зрения встроенного объектива шлема. Кроме того, функция «картинка в картинке» позволяла ему видеть все, что происходило по бокам и сзади шлема, благодаря камерам заднего обзора. Жеребкинс уже контролировал охранные системы шато, и теперь ему хотелось порыться в компьютерных файлах Парадизо. Однако напрямую через следящее оборудование Восьмого отдела он это сделать не мог, поскольку полиция Нижних Уровней засекла бы любой исходящий сигнал и набросилась бы на него, как ищейки на дичь.

Шлем, естественно, был оборудован всенаправленными беспроводными датчиками, так что кентавр мог бы забраться в компьютеры и не перемещая его. Однако если удастся подобраться ближе к жесткому диску, работа пойдет быстрее.

Жеребкинс ввел комбинацию команд через виртуальную клавиатуру. У непосвященного наблюдателя могло сложиться впечатление, что кентавр играет на воображаемом рояле, но на самом деле виртуальные очки расценивали каждое движение его пальцев как удар по клавишам. Из потайного отделения над правым наушником шлема Элфи выскочил небольшой лазер толщиной с карандаш. Жеребкинс навел его на механизм замка клетки.

– Односекундная вспышка. Огонь. Ничего не произошло. Кентавр коротко выругался, включил микрофон и повторил попытку:

– Односекундная вспышка. Огонь. На этот раз лазер выпустил тонкий красный луч – и замок клетки превратился в металлическую кашу.

«Оборудование всегда следует держать включенным», – подумал Жеребкинс, весьма обрадованный тем, что никто не заметил его ошибки, особенно Артемис Фаул.

На другом конце комнаты стоял компьютер. Кентавр свирепо посмотрел на него и мигнул три раза. Шлем принял команду и зафиксировал цель.

– Рассчитать прыжок, – приказал Жеребкинс шлему.

Мгновение спустя в трехмерном пространстве, которое он видел при помощи виртуальных очков, появилась пунктирная линия. Пунктир шел по дуге от шлема к полу посреди комнаты, а оттуда – на стол, где стоял компьютер.

– Выполнить прыжок, – приказал Жеребкинс и улыбнулся, увидев, как его создание ожило.

Шлем подпрыгнул, ударился о пол с тихим стуком, какой издает баскетбольный мяч, и перелетел через комнату прямо на стол с компьютером.

– Идеально, гений, – похвалил себя Жеребкинс.

Иногда у него аж слезы на глаза наворачивались, когда приходилось любоваться достижениями своего непревзойденного разума.

«Жаль, что Кобыллина этого не видит, – подумал он и тут же спохватился: – Ничего себе, не слишком ли серьезно я отношусь к этой девушке?»

Кобыллина была кентаврессой, с которой он случайно познакомился в одной из галерей в центре города. Днем она работала референтом в телекомпании ККТВ, а по ночам создавала скульптуры. Она отличалась острым умом, и Жеребкинс сам не заметил, как рассказал ей о себе практически все. Кобыллина, очевидно, была большой поклонницей «попоны настроения» – мультисенсорного массажного и гомеопатического полотна, разработанного Жеребкинсом специально для кентавров.

Они проговорили об этом его изобретении целых полчаса кряду, а потом перешли на другие темы. Оба поняли, что нашли друг в друге родственную душу, и теперь они каждый вечер выбирались на совместные прогулки рысью. Если их планам не мешали какие-либо неотложные дела.

«А сейчас я как раз занят неотложным делом!» – напомнил себе Жеребкинс, возвращаясь к работе.

Шлем находился рядом с человеческим компьютером, а его всенаправленный датчик был нацелен точно на жесткий диск.

Остановив взгляд на жестком диске, Жеребкинс снова мигнул три раза, пометив его как цель.